Уильям Бойд - Нутро любого человека

Когда я вернулся в Мистик-Хаус, Аланна сказала, что ей пришлось уехать на воскресенье в Нью-Йорк — кое-что стряслось с сестрой. Она звонила мне на квартиру, никто не ответил, Ходил в кино, сказал я: „Жижи“. И так захотелось свозить тебя и девочек в Париж. Идея привела ее в полный восторг, и мы до самого ужина проговорили о Париже. Хотел бы я знать, кто ее любовник?

[В октябре Аланна сообщила ЛМС о своем романе и попросила о разъезде. Она влюбилась в коллегу по Эн-би-си, продюсера Дэвида Петермана. ЛМС сказал, что если она разорвет эту связь, он наверняка найдет в себе силы простить ее. Аланна ответила, что разрывать роман не собирается. И ЛМС съехал с квартиры на Риверс-драйв, пересек город и обосновался в Ист-Сайде, на верхнем этаже дома, стоящего на Восточной 74-й улице между Третьей и Четвертой авеню — в двух шагах от галереи. Он и Аланна согласились, что будут проводить уик-энды в Мистик-Хаус попеременно. ЛМС продолжал посещать доктора Берна.]

Очень трогательно. После полудня стоял у школы Гейл, ожидая выхода ее класса. Соскучился по ней, хотел ее увидеть, просто зайти с ней в какую-нибудь закусочную и посидеть полчаса. Любовник Аланны тоже был там и тоже ждал. Я сказал: какого хрена вы тут делаете, Дэвидсон? Петерман, ответил он, Дэвид Петерман. Он пришел, чтобы забрать Гейл и отвести ее домой. Я отведу ее домой, сказал я. Он думает, что Аланне это не понравится. Я сказал, что шесть лет был членом семьи Гейл и, что касается меня, девочка по-прежнему остается моей приемной дочерью. Он взглянул на меня: Уходите, Маунтстюарт. Все кончено. Смиритесь с этим. Мне захотелось ударить его, врезать ему по квадратной челюсти, растоптать эти его очки в тяжелой оправе. Но я подумал, что вот выйдет сейчас Гейл и увидит двух дерущихся из-за нее мужчин. Красивого мало. Так что я ушел, отыскал бар и напился.

Влезла в голову дурацкая песня: „Ща сбацаю тюремный рок“ — и не отстает, вот уже несколько дней. Я слушаю Баха и Монтеверди, но едва начинаю менять пластинку, она уже тут как тут: Ща сбацаю тюремный рок.

В виде совпадения: пришло милое письмо от Лайонела — он теперь работает в Лондоне в музыкальном бизнесе — менеджер группы, называющейся „Зеленые рукава“. Пишет, что сменил имя на „Лео“ — Лео Леггатт, — и слышать больше о „Лайонеле“ не хочет. „Лео“ — звучит, по-моему, неплохо: Лайонел-Лео. Господи, ему, надо думать, уже двадцать шесть. И теперь, когда старик умер, Лайонел должен был унаследовать баронетство. Сэр Лео Леггатт. Мама была бы довольна.

В 6:00 заглянул в студию Ната Тейта, чтобы забрать мой „Натюрморт № 5“. Нат был уже совершенно пьян и все повторял, что Джанет ничего не должна узнать об этой продаже. Я уверил его, что не узнает. Он протянул мне чашу, наполненную таблетками „бензедрина“ — как если бы это были орешки, — я отказался. Тогда он сам проглотил парочку и запил здоровенным глотком „Джека Дэниелса“. Мы прошли в студию, и я час или около того наблюдал, как он работает. Нат пишет триптих, последняя панель, уже загрунтованная, стояла, ожидая его, на подрамнике. Мы слушали музыку (по-моему, Скрябина) и бессвязно болтали о предстоящей ему поездке во Францию и Италию — где стоит побывать, что увидеть. Подумать только, человек — художник — его лет ни разу в жизни не покидал США.

Нат, вроде бы, довольствовался выпивкой и разговором, пока не достиг определенного плато опьянения и не погрузился в ожидание, когда выпитое создаст нужный ему миг. Внезапно он сбросил чехлы с двух других, уже завершенных панелей триптиха. Первая — нагая натура, ортодоксальная одалиска, скорее в желтых, чем в плотских тонах; вторая панель содержала ее же версию, но более стилизованную, аляповатую — превосходная имитация де Кунинга. Нат постоял, глядя на них, прихлебывая виски, а затем, отставив бутылку, буквально накинулся на холст с широкой кистью и тюбиками желтого кадмия, накладывая краску большими мазками. Выглядел он, на мой взгляд, почти как помешанный. Спустя час я ушел со своим натюрмортом, а Нат все еще бился с холстом, стирая сделанное тряпкой, переделывая сызнова, на этот раз в черном и зеленом тонах. [183] Более полный рассказ о жизни Ната Тейта можно найти в книге Уильяма Бойда „Нат Тейт: американский художник“ (21 Publishing, 1998).

Он не лишен таланта, Нат, но, по-моему, чрезмерно терзает себя. Так и хочется сказать ему: расслабься, чуть больше наслаждения жизнью, творчество вовсе не должно быть столь апокалиптичным — взгляни на Матисса, взгляни на Брака. Чтобы быть хорошим художником, „ Sturm und Drang “ [184] „Буря и натиск“ ( нем .) — Прим. пер. вовсе не обязательны. Впрочем, в Нью-Йорке этих дней и этого века такой совет вряд ли будет услышан. „Джек Дэниелс“ наградил меня жаждой, и по дороге я заглянул в парочку баров. А придя домой, выпил еще виски. Я понимаю, что снова один и пью слишком много. Я несчастлив: это не естественное для меня состояние — мне нужен брак, нужно жить с кем-то. Хотя, должен сказать, что пил столько же и когда жил с Аланной и девочками.

Сказал Берну, что чувствую себя подавленно, и он прописал мне кое-какие успокоительные и „секонал“ в качестве снотворного. Посоветовал не смешивать их с чрезмерными количествами спиртного. Определите понятие „чрезмерные“, доктор Берн. Я могу позволить себе пару „мартини“, немного вина — на этом, примерно, уровне. Пиво можно пить в любых количествах.

Берн расспросил меня о моих эротических фантазиях и объявил их довольно банальными. Полагаю, ему они и должны казаться такими — чего он только в этом городе не наслушался. Впрочем, за одну из упомянутых мной он ухватился: за всегда соблазнявшую меня идею лечь в постель с двумя женщинами сразу. А вы бы попробовали, предложил он. Его теория сводится к тому, что эта фантазия навеяна моей супружеской, семейной жизнью. Теперь, когда я одинок, исполнение ее станет формой освобождения, водоразделом, знаком того, что я пребываю в движении, — и позволит мне почувствовать, что время Аланны действительно миновало. Оно, конечно, хорошо, сказал я, но как я это проделаю? У вас есть женщина? — спросил Берн. Я назвал Джанет. Вот и попросите ее привести на следующее свидание подругу. Я сказал, что из этого ничего не выйдет. Берн пожал плечами: что ж, тогда, полагаю, вам придется за это заплатить.

Настроение мое улучшилось. Возможно, Берн прав: я серьезно задумываюсь над его теорией. Так или иначе, сегодня вечером, после десяти, отправляюсь на Таймс-скуэр, брожу по улочкам, тянущимся от нее на запад. Здесь множество проституток и множество озабоченного вида мужчин. Купить наркотики мне предлагают по меньшей мере дюжину раз.