Нина Воронель - Тель-Авивские тайны

Это необходимо было проверить — а вдруг в этом пленительном Баден-Бадене кроется нечто духовное, невидное взгляду непосвященного, но открывающееся внимательному наблюдателю, сделавшему русскую литературу основным смыслом своей жизни, то-есть именно ему, Дунскому. Таким образом Габи получила «добро» на поиск отеля в Баден-Бадене, причем предпочтительно такого, где проводил время кто-нибудь из великих.

«Я думаю, это не дешево, но на пару дней мы можем себе это позволить, в научных интересах, разумеется», — после продажи маминой квартиры на Крещатике Дунский, который всю жизнь едва сводил концы с концами, чувствовал себя почти что новым русским. К сожалению, от этой увлекательной идеи пришлось отказаться после первой же попытки. Выяснилось, что главные действующие лица вдохновенного замысла Дунского останавливались в одном и том же «Парк-отеле», где и в их времена было не дешево, а на сегодня цена оказалась вовсе немыслимая — самый скромный номер стоил 750 немецких марок с носа.

«В неделю?» — предположил Дунский.

«Нет, в день», — утешила его Габи и и пробежала глазами вниз по списку — «Интерконтиненталь» стоил 300 марок в день, «Шварцвальдер» — 285. Покончив с отелями она с чистой совестью заглянула на следующую страницу, где предлагались пансионы с завтраком. С экрана прямо ей в лицо выпрыгнула «Вилла Маригарита», «в самом сердце города, напротив горячих купален «Термы Кара-каллы», комната на двоих — 110 немецких марок». Рядом с объявлением была помещена фотография виллы — хоть ничем не похожей на сказочный дворец Беллы и Иоси, но тоже прелестной в своем роде. Она вся тянулась вверх — кронами окружающих деревьев, островерхой черепичной крышей, переплетением лесенок и балконов, стрельчатыми решетками калиток и окон.

Габи не стала долго думать, она схватила телефонную трубку и начала торопливо набирать помещенный под фотографией виллы номер, заклиная топотом: «Только бы были свободные комнаты!».

«Куда ты звонишь?» — попытался остановить ее Дунский, но ей уже ответил вежливый голос турагента: «Как удачно! «Вилла Маригарита» освобождается завтра и есть две двойных комнаты на три дня». Пока Дунский, пытаясь ее остановить, возмущенно размахивал руками, она твердым голосом продиктовала турагенту номер своей кредитной карточки, и только потом объяснила мужу: «Я заказала две двойных комнаты в «Вилле Маригарита»!». Рассчет у нее был верный — такой любитель литературных эффектов, как Дунский, не мог не оценить чудесного совпадения, да еще подкрепленного скромной суммой в 110 немецких марок на двоих, ничтожно малой на фоне угрожавших ему 750 марок с носа.

Таким образом укрепив свои позиции, они сошли по трапу самолета в Страссбургском аэропорту не какими-нибудь жалкими бродягами, а солидными туристами, обеспеченными не только отличным жильем в аристократическом районе Баден-Бадена, но и комфортабельным автомобилем с шофером. Автомобиль оказался «Оппелем», а шофером Давидка — оба поджидали их у входа в прославленное казино, где Федор Достоевский когда-то просаживал приданное своей молодой жены.

Давидка никогда не видел Габи в предыдущей жизни, поэтому он встретил ее как истинный профессионал, преданный своему делу:

«Когда я постригу эту очаровательную фемину, — воскликнул он, нежно сжимая обе ее руки, — ее даже родной муж не узнает!»

«Стоит ли так рисковать?» — осторожно возразила Габи. — Он еще примет меня за молодую жену Федора Достоевского и просадит все мое приданное в казино».

Ей показалось, что ассоциация казино с Федором Достоевским прошла мимо тезауруса парикмахера Давидки, но здравый смысл подсказал ему достойный ответ:

«Ни в какое казино мы его не пустим! Зато, если мы сейчас поспешим, мы успеем на последний заход в «Бани короля Фридриха».

«А почему не в «Термы Каракаллы»? — удивилась Габи, вспомнив, что это главная народная приманка Баден-Бадена. Не всех же вдохновляют великие русские писатели, не жалевшие 750-и марок в день на роскошь «Парк-отеля».

«В «Термы Каракаллы» мы пойдем завтра, сегодня у нас уже не хватит времени — туда впускают на три часа, если заплатить за два», — разумно пояснил Давидка, помогая Дунскому сгрузить их чемодан в багажник.

«А когда же обедать?» — всполошился голодный Дунский, на минуту позабыв свои литературные интересы.

«Обедать перед банями нельзя, это вредно для сердца, так что мы превратим обед в ужин, А пока познакомьтесь с Номи, она будет у нас главным переводчиком, — пообещал Давидка и перешел на восхитительную смесь русского с польским. — Она балакает по немецкому языку, яко я по польскому».

Номи оказалась худенькой старушкой с милой улыбкой, тщательно уложенными седыми волосами и с синим освенцимским номером на запястье.

«Она с детства говорит по-немецки, да еще в университете немецкую культуру учила, — продолжал хвастаться Давидка. — Я до сих пор удивляюсь, как такая женщина согласилась прожить жизнь со мной, но она уверяет, что никто кроме меня не умеет причесать ее как следует. Не говоря уже о том, что я неплохо умею и кое-что еще».

«Ладно, Давидка, хватит меня смущать, — остановила его Номи, высвобождая из ладони Габи свою птичью лапку со страшным знаком. — Поехали в королевские бани».

«А когда же на виллу?», — забеспокоилась Габи,

«Я позвонила и договорилась с хозяйкой, что мы приедем поздно вечером», — улыбнулась Номи, а Давидка гордо повторил:

«Я ж говорю, она балакает по немецкому языку, яко я по польскому».

И они покатили по странному городу, узкие улицы которого то круто возносились вверх, то еще круче низвергались вниз под таким углом, что Габи порой казалось, будто машина вот-вот станет на нос и перевернется. Однако перевернуться было бы вовсе не страшно, даже и соломки не нужно было подстилать — весь город и так был устлан шуршащим ковром золотых осенних листьев. По усыпанным листьями узким улицам ездить разрешалось только в одном направлении, так что бедный Давидка то и дело останавливался, чтобы свериться с картой и сообразить, куда свернуть.

Пока он разглядывал карту, поток золотых листьев стекал с ветвей на ветровое стекло машины, напоминая Габи, что в Европе сейчас октябрь. Вообще-то говоря, октябрь сейчас был всюду, но в Тель-Авиве он имел совсем другой облик — там об осенних листьях не могло быть и речи. Листья в Тель-Авиве никогда не золотились, они всю зиму оставались вечнозелеными, а к весне сменялись пушистыми гроздьями разномастных цветов, к лету опять превращавшихся в листья.

Прокружив не менее получаса по крошечному лабиринту, обвивающему замковую гору, они подкатили, наконец, к парадному подъезду королевских бань. Роскошь встретила их прямо у входа, и они робкой цепочкой, отраженной овальными зеркалами в золоченных рамах, двинулись через выложенный мрамором вестибюль. Сразу при входе суровые девушки в серых халатах отделили женщин от мужчин и велели им раздеться догола, выдав взамен отобранных вещей круглые алюминиевые номерки на холщевых браслетах.