Нина Воронель - Тель-Авивские тайны

И вдруг мимо них стремительно заскользили какие-то смутные тени, — одна, другая, третья. Они словно летели над землей, над опавшими листьями и умирающими цветами. Трепещущий на ветру фонарь выхватил на миг из сумрака женский силуэт в спортивном костюме, вооруженный лыжными палками, за ним следующий, за ним еще, еще, и еще.

«Амазонки!» — воскликнул очарованный Дунский и простер им вслед руку, словно хотел остановить мгновение. Но амазонки уже скрылись в темной глубине парка, так же бесшумно, как и появились.

«Или ангелы смерти», — печально предположила Габи.

«Не надо о грустном», — попросил Дунский и попробовал снова притянуть Габи к себе, но лирическое настроение уже было нарушено, она твердо отстранилась и сказала, что пора возвращаться в отель.

Наутро, по дороге к Термам, они опять наткнулись на стайку амазонок, — или ангелов смерти? — которые скользили вдоль бульвара отталкиваясь от земли лыжными палками. Все они, как на подбор, были рослые, с прямыми спинами, их крепкие ноги в кроссовках двигались слаженно в такт сильным взмахам лыжных палок. Габи с интересом посмотрела им вслед:

«Нет ли среди них нашей Маргариты?» — предположила она. И предложила сначала сходить взглянуть на злополучную виллу.

«Далась тебе эта вилла!» — пожал плечами Дунский, но все же согласился. Они пересекли окаймляющую бассейны зеленую лужайку и остановились перед полукруглыми ступенями, ведущими к парадной двери виллы. Она выглядела хмурой и нежилой, шторы на всех окнах были плотно задернуты.

«Давай позвоним!» — расхрабрилась Габи.

«И спросим, не сдается ли у них комната?».

«Зачем так грубо? Я могу соврать, что забыла сушилку для волос. Давай позвоним!».

«Не стоит стараться, — охладил ее пыл наблюдательный Дунский. — Вон, погляди, к двери прикноплено

объявление: «Вилла продается», а под ним телефон агента».

«Ты думаешь, старуха умерла?», — содрогнулась Габи.

«Не обязательно. Скорей всего решила убраться от греха подальше», — утешил ее Дунский.

Но Габи и не думала огорчаться:

«Выходит, мы и вправду оказались народными мстителями!»

Все еще гордясь своей ролью в развитии этого приключенческого сюжета, она вошла в салон самолета Эль-Аль в Страсбурге и аккуратно застегнула ремень безопасности. Потом откинулась на спинку кресла и развернула свежую израильскую газету, которую любезно предложила ей стюардесса.

«Будешь читать на иврите?» — завистливо удивился Дунский, но Габи ему не ответила — с первой страницы на нее глядело снятое крупным планом застывшее в стан-ной гримасе лицо Зары с широко открытыми глазами в неправдоподобно мохнатых ресницах. Глаза были каменно неподвижны, какими никогда не бывают глаза живых. Зато точно такие, какими она увидела их той ночью, когда они с Эрни убегали из ночного клуба.

Настолько быстро, насколько Габи могла, она сложила в слова стилизованные ивритские буквы:

«Сегодня ранним утром на одной из улиц Яффской крепости был обнаружен труп убитой при таинственных обстоятельствах звезды ночных клубов, несравненной певицы Зары».

«Что с тобой? Что ты там нашла? — схватил ее за руку Дунский и потянул газету к себе. — На тебе лица нет!».

«Зара! Зару убили!» — одними Губами, без голоса выдавила из себя Габи. Кажется, они уже летели, — это значило, что она, с ее страхом полета, даже не заметила той головокружительной минуты, когда самолет спирально взмыл над стремительно падающей на бок землей.

«Что тебе эта Зара? Сейчас каждый день кого-нибудь убивают, особенно в ночных клубах».

«Я так и знала, что ее убьют! Я видела ее мертвое лицо!» — неосторожно брякнула Габи, но ей сейчас было не до осторожности.

«Ты хочешь сказать, что еще раньше видела ее живое лицо?» — продолжал настаивать Дунский, учуяв за бессвязным бормотанием жены дыхание истинной драмы.

«Можно подумать, что ангел смерти — это я! Сперва старуха, теперь — Зара!».

«Если уж ты причастна к старухиной смерти, то следовало это сделать гораздо раньше! Хотя еще не доказано, что она умерла. Но какое отношение ты имеешь к Заре?».

«Я пела на ее свадьбе», — начала Габи и запнулась.

Как рассказать о том, что тогда случилось, ничего не присочиняя и многое скрывая? С чего начать? Как не перейти опасных границ между правдой и ложью? Пока она решала эту задачу, Дунский тоже успел одолеть препятствия ивритского текста:

«Ты бредишь? Ты пела на свадьбе непревзойденной певицы, звезды ночных клубов?».

Чтобы убедить его, Габи перешла в атаку:

«Ты забыл, что сбежал к маме, оставив меня без денег?».

«И ты стала зарабатывать пением на звездных свадьбах?».

Габи начинала сердиться:

«Представь себе, именно так! Причем пением русских романсов!»

«Почему русских романсов?».

«Потому что это единственное, что я петь умею, а звезды ночных клубов нет!».

«Ладно, — сдался Дунский, — расскажи мне все с самого начала, но так, чтобы концы сходились с концами».

Чтобы концы сходились с концами, нужно было их умело свести, и Габи, собрав остатки самообладания, принялась за дело. Четырех часов полета от Страсбурга до Тель-Авива оказалось недостаточно для изложения всех подробностей приключения в старой турецкой башне — все время мешали стюардессы, разносившие то напитки, то обеды, то беспошлинные товары. Да и Дунский тоже мешал — он то и дело перебивал, требуя все новых и новых пояснений: как ей пришла в голову идея петь на свадьбе, как ей пришла в голову идея петь русские романсы, да еще в сопровождении арфы? Так что до посещения ночного клуба они добрались лишь к тому моменту, когда под крылом самолета закружились желто-зеленые средиземноморские пляжи.

Желая поскорей разделаться с заключительной главой, Габи смело придумала, что ее пригласили студенты-выпускники, у которых оказался лишний билет со скидкой. Это была безопасная ложь, потому что Дунский никак не мог бы проверить, приглашали ее студенты или нет. Но ему и в голову не пришло заподозрить сам факт приглашения, его обеспокоило совсем другое — а много ли их было, студентов-выпускников? Она тут же сообразила, как нужно ответить:

«Четверо. Две пары, гомосексуальная и гетеросексуальная».

Дунский хмыкнул и успокоился. Теперь уже можно было рассказывать все честно, — как поразило ее пение Зары еще до того, как она ее узнала, и как она узнала Зару, и как Зара узнала ее, и как ее охватил необъяснимый немотивированный страх. И как она убежала и долго блуждала по темным лабиринтам старинной крепости, пока не выбралась к стоянке такси.

«Одна?» — не поверил Дунский.

«Одна-одинешенька! — храбро соврала Габи, — ведь никто даже не подозревал, что я знакома с Зарой. И никто не видел того, что увидела я на ее лице — печати близкой смерти».