Эндрю Крами - Пфитц

Шенку стоило огромных трудов не выказать своего волнения.

— Она составляла биографию Спонтини. Мы посылали ей то, что он написал, она присылала нам подробности его жизни, обычная процедура обмена информацией. Наша работа давала ему жизнь и, в свою очередь, питалась тем, что мы узнавали о его жизни. Этот процесс всегда проходит успешно — если только не вовлекать в него свои личные чувства. А тут именно так и случилось. Никто из нас не встречался с биографами, мы просто отсылали им — то есть фактически Эстрелле — свои тексты для ознакомления. Она читала их с большим интересом, со слишком большим интересом. И она в него влюбилась.

К горлу Шенка подкатил горький комок ревности, Вайсблатт же продолжал:

— Вскоре эта любовь перешла в самую настоящую одержимость. Эстрелла перенесла ее на безвестных ей писателей, создававших Спонтини. Она ошибочно отождествила нас с нашим вымышленным детищем. Однажды Эстрелла пришла в мой кабинет и представилась. И призналась мне в любви, хотя и видела меня впервые в жизни. Спонтини дал язык мыслям и чувствам, немо дремавшим в ней до того момента; тонко чувствующий человек, он как никто другой понимал потаеннейшие глубины женского сердца; его страстный гений в корне перевернул всю ее жизнь. Несмотря на все мои протесты, она говорила со мной словно с самим Спонтини.

Затем она обняла меня и стала молить, чтобы я принял ее любовь. Я мягко ее отстранил. Я хотел, чтобы эта женщина осознала безумие своих поступков, но в то же время боялся сделать ей больно. Я поблагодарил ее за все ею сказанное, добавив при этом, что я (тут уж и я заговорил от имени Спонтини) уже женат, а потому не могу ответить на ее чувства. Она вспыхнула и стремглав выбежала из моего кабинета.

Я наивно считал, что тем все и кончилось. Однако уже назавтра, разбирая доставленные из Биографического отдела документы, я нашел среди них адресованное мне письмо. Текст письма был предельно краток: «Если все дело в жене Спонтини, она должна умереть». Грубо говоря, она вконец свихнулась. Опасаясь, что все мои доводы и возражения могут лишь укрепить ее в этом безумии, я счел за лучшее попросту не обращать на нее никакого внимания. Однако вскоре я узнал, что Спонтини убил свою жену. Повредившаяся умом Эстрелла твердо проводила в жизнь свой замысел завоевать его — или следует сказать «завоевать меня»? В ее воспаленном мозгу реальность окончательно перепуталась с фантазией.

— А вы не сообщили о ее действиях начальству Биографического?

— Мне совсем не хотелось множить страдания этой несчастной. Более того, я оставил в полном неведении всех своих коллег и даже жену. О чем мне пришлось вскоре пожалеть, и очень горько.

Я получал от нее письма с мольбами о любви, но никак на них не реагировал. Наша группа продолжала работать над Спонтини, хотя всех нас крайне расстроило известие, что предназначенный ему жизненный путь завершился убийством и безумием. Никто из моих сотрудников не понимал, как могло такое случиться, а у меня не хватало духа сказать им, что всему виною женщина, чью любовь я отверг. Теперь проза Спонтини стала мрачной, она буквально сочилась неизбывной мукой, ревностью и безумием. Однако ужасная развязка опутавшего меня заговора была еще впереди.

Этот день навсегда врезался в мою память. Я работал тогда дома и по ходу дела столкнулся с необходимостью заглянуть во фрагмент «Афоризмов», написанный кем-то из коллег. Текста этого у меня не было, а потому я решил взять его в библиотеке Литературного отдела. Жена вызвалась меня проводить; собственно говоря, ей просто хотелось прогуляться. Подходя к библиотеке, я вдруг заметил крадущуюся за нами фигуру.

— Эстрелла?

— Разумеется. Я не хотел, чтобы моя жена с нею встречалась, и в то же самое время знал, что мне такой встречи не избежать. Поэтому, когда мы с женой вошли в здание, я попросил ее пойти поискать на полках нужную мне рукопись, сказав, что сам я немного задержусь по некоторым неотложным делам.

Я стоял в коридоре, ожидая, что преследовательница появится с секунды на секунду, однако ее все не было. Да и моя жена что-то уж слишком долго искала рукопись, за которой я ее послал. У меня мелькнула мысль, что Эстрелла могла воспользоваться другим входом, найти мою жену, и тогда… Охваченный ужасом, я ворвался в библиотеку, выкрикивая на бегу имя жены, и бросился прямо к тому месту, где стояли на полке рукописи Спонтини.

Моя жена бездвижно лежала на полу, с кинжалом в груди. Я принялся громко звать на помощь, словно мои крики могли чем-то помочь женщине, которую я любил больше собственной жизни. Я кричал в смутной надежде, что Эстрелла вернется и довершит свое преступление, убив и меня. Но она уже ускользнула.

— Ее арестовали?

— Позвольте мне объяснить вам, в чем состояла дьявольская хитрость ее замысла. Меня нашли рядом с убитой женой; я держал ее за руку и бормотал что-то совершенно нечленораздельное — столь велико было сразившее меня горе. Я сообщил полицейским об Эстрелле, однако она изобразила полное недоумение, сказала, что абсолютно со мною не знакома. Никто из моих друзей даже не подозревал о какой-то между нами связи, зато они знали, что последнее время мое поведение стало беспокойным, что меня снедала какая-то тревога. И еще они были свидетелями того, как, несмотря на все их стремления к обратному, писания Спонтини постепенно становились все более горячечными, неуравновешенными, так что в конечном итоге Биографический отдел был вынужден сделать его сумасшедшим. В довершение всего у них давно уже сложилось впечатление, что Спонтини убьет свою жену, убьет из ревности. Замысел Эстреллы увенчался полным успехом: все указывало на то, что это я убил свою жену.

Не видя никакой возможности доказать свою невиновность, я сослался на временное помрачение ума, и это обстоятельство было принято во внимание. Меня отправили в сумасшедший дом, где врачи достаточно быстро убедились, что я совершенно нормален. Через два года, когда история эта подзабылась и страсти утихли, они решили, что теперь можно без особых опасений выпустить меня на свободу. Теперь я мог попытаться исправить хотя бы некоторые последствия совершенных злодеяний. Жену мою ничто уже не оживит, но у меня оставалась возможность доказать вину Эстреллы и тем восстановить свою репутацию — равно как и репутацию Спонтини.

— Что вы имеете в виду?

— Убийство его жены было подстроено Эстреллой. Она подставила его точно тем же способом, что и меня. А теперь у меня создается впечатление, что она хочет использовать вас для сокрытия своих преступлений. Дело в том, что, согласно составленной ею биографии Спонтини, убийство произошло в ррайннштадтской ночлежке, именуемой «Рыжая лисица»…