Адриан Гилл - Поцелуй богов

— Пришел? — Клив чувствовал себя неуютно в сером пиджаке, неподходящих брюках и таком же неподходящем, непокорном галстуке.

— Симпатичный галстук.

— Она бы оценила. Взял в «Оксфаме». Нехорошо, что ты не пришел в больницу.

Джон собирался, но понадобился Ли на обеде в честь присуждения почетных премий. Она наотрез отказалась идти одна. Потом был коктейль, фильм и ужин с толстосумами. Лицо Ли вытянулось, она надулась. Долго уговаривать Джона не понадобилось. Он убеждал себя, что Дороти не требовалась его банальная, фальшивая печаль, чтобы реинкарнироваться в новую жизнь. Но тем не менее испытывал чувство вины.

— Она ведь была в коме?

— В самом конце да. Ей нашли донора, появилась надежда, но вот… Ужасно! Послушай, Джон, понимаю, что здесь не место… Не мог бы ты кое-что для меня сделать? Будь помягче с Петрой. Она… мы… вроде как единое целое. Ничего официального, но это наши первые денечки и она еще не очень в себе. Чушь, конечно, но Петра мне по-на-стоящему нравится. Пожалуйста, не отталкивай ее.

— Разумеется, не буду. Я рад за вас. Для меня это большое облегчение.

Но облегчения не наступало. Наоборот, сердце стало кровоточить. Джон заметил это вместе с уколом ревности. Он не хотел Петру, не помышлял о ней. Глубоко увяз в неких отношениях с Ли. Ему нравился Клив. И все же, и все же…

Служба была слишком скудной, чтобы показаться мрачной. Несколько слов произнес викарий, но он не знал ни одного из присутствующих — ни живых, ни мертвых. Никто не пропел гимн. Миссис Пейшнз прочитала новый универсальный перевод Послания апостола Павла коринфянам. Послышался вибрирующий гул транспортера, и гроб, подергиваясь, совсем не торжественно, скрылся за поллоковским [58] Джексон Поллок (1912–1956) — американский художник-абстракционист. театральным занавесом на пути в печь. В переднем ряду всхлипнула Петра — этаким великим придыханием горя, — и Джон вспомнил корчившееся на кровати нелюбимое скукоженное тело Дороти и ее крик: «Пожалуйста, не надо! Не надо!»

Потом они жадно пососали сигареты на улице и посмотрели на пять несчастных букетов цветов с переднего двора.

— Ты выпьешь с нами? — спросил Клив.

— Да.

— Хорошо. Тогда пошли на автобус.

— У меня здесь машина. Я вас подвезу.

Клив, Дом и Пит скользнули в «мерседес» и мрачно покосились на Хеймда. Они ехали в молчании. Возмущение казалось осязаемым. Лимузин с шофером был ярким свидетельством того, насколько Джон отошел от их коллективной жизни.

— Не возражаете, если я закурю? — спросил Дом за спиной у Хеймда.

— Нисколько, — ответил Джон.

Вечер еще не наступил, и в пабе было пусто. Они заперлись на поминки в задней комнате. На столе стоял скромный поднос с сандвичами. Каждый старался сказать о Дороти приятные, ностальгические слова. Но когда доходило до дела, тянули пиво, пялились на собственные ботинки: ничего не приходило в голову, и поэтому они лгали.

— Ей бы понравилась служба, — брякнул Клив. — Вышла потешная.

— Да, — согласился Дом. — У нее было хорошее чувство юмора.

— Не унывала, — поддакнул Пит.

— Живая душа, — заключил Клив.

Нелепое выражение пало на не внемлющий пол.

— И сексуальная, — с надеждой паснул Пит.

— Согласен, — принял пас Дом. — Вспомните, какую она надела на день рождения вещицу. Убийственно сексуальное тело.

И это безропотно поглотил глухой ковер.

— Ее будет всем недоставать. Нам — само собой. Но еще куче народу. Многие толком ее и не знали, а тронуты. Захожу к знакомому газетчику, а он спрашивает: «А где твоя подружка? Сто лет ее не видел». И таких масса.

— Давайте за Дороти, — прервал излияния Джон и поднял стакан. — Сексуальную, смешливую, незабвенную. — Он попытался вспомнить ее лицо, но оно уже уплыло из памяти. Осталась только спина, когда Дороти стояла на кухне и помешивала Петре чай.

В двери замаячили два решивших поиграть здоровенных парня.

— Слышь-ка, вроде как кто-то помер.

— Именно. — Клив запальчиво шагнул навстречу. — Дороти. Она частенько здесь выпивала.

Парни переглянулись и пожали плечами.

— Не врубаемся. Вы здесь надолго? — Один из них был тот, кого так старательно обхаживала и пригласила на день рождения Дороти. Ее последняя надежда.

Через некоторое время поминки переместились за их постоянный столик в пабе. Зал заполнялся ранними посетителями, которые забежали принять «по одной». Приехала Петра, которая провожала на вокзал мать покойной.

— Привет, Джон. — Она поцеловала его в щеку. — Все-таки нашел время?

— Что будешь пить? Моя очередь заказывать.

— Виски. Но здесь не принимают кредитные карточки. — Петра пошла с ним к стойке. — Я хочу тебе кое-что сказать.

Джон заметил, как занервничал Клив у него за плечом.

— А подождать нельзя? Позвоню тебе на неделе.

— Нет. Надо решить сейчас. Прежде всего вещи. Заберешь?

— Пусть остаются. Там ничего существенного — шмотки, книги. Выброси.

— Как ты можешь так говорить! В этих вещах наша общая жизнь.

— Извини. Я не это имел в виду. Просто не хочу, чтобы они были у меня.

— У тебя теперь вещи получше?

— И жизнь получше.

— Знаешь, я тебя ненавижу. — Прямота признания уязвляла. — Очень сильно. — У Петры на глаза навернулись слезы. — Ушел, а обо мне не подумал. Как жестоко! Но ты всегда был такой. — Она говорила все громче. — Даже Дороти не навестил, хотя знал, что она умирала.

Паб притих и стал прислушиваться.

— Тебе на нее наплевать! На меня, на всех нас! Пришел всех похоронить, будто мы умерли. Подонок! Чтоб ты СПИД подцепил. И рак тоже, и подох в одиночестве. Чтоб ты обожрался наркотиков и твоя печенка распалась.

Петра гнала высоченную волну горя, худое тело натянулось, как стальной буксирный трос. Она источала оскорбленное достоинство и переполнялась холодной брехтовской правоты.

— Буду вечно тебя презирать! — Она дернула головой и ударила Джона по щеке. Она продолжала бы его бить. Но железная рука перехватила кисть, вывернула за спину, и Петра рухнула на колени. Между ними стоял Хеймд.

— Черт! — Из-за стола на него полез Клив.

Послышался звонкий шлепок, будто Хеймд отбил в регби мяч, и Клив опрокинулся на стул.

— А вы двое не вздумайте. — Хеймд указал на Дома и Пита.

Из-за стойки угрожающе вышел бармен.

— Пошли в машину, пока хуже не стало, — проговорил Хеймд. Джон повернулся к Петре. — С ней все в порядке. В машину!

Джон откинулся на заднем сиденье. «Мерседес» показался невероятно большим, а сам он крошечным.

— Хочу дать вам совет, — обернулся Хеймд.

— Никаких советов.

— Да ладно… Вы сидите там и думаете: как бы все исправить? Послать цветы? Пригласить на обед? Купить подарок? Поймите, это похороны, и все, естественно, расстроены. Но не только похороны: ваши знакомые не проглотят того, что случилось, и вам ничего не исправить. Забудьте.