Адриан Гилл - Поцелуй богов

— Я готова. Господи, такое ощущение, что мне двенадцать. Все будет хорошо, я уверена.

— Конечно. Только не опоздай на первую репетицию. Вот возьми яблоко для Стюарта. И позвони.

Ли подхватила сумочку, сценарий и яблоко и побежала к двери, но на полдороги остановилась, вернулась и крепко обняла Джона. Сжала меж ладонями лицо и вгляделась, поражая своей яростной, неистовой красотой.

— Я тебя люблю.

Джон долго не вставал. Ли произнесла эту фразу впервые. В постели они выкрикивали и сопели, любили каждый дюйм своих разгоряченных тел, но не до последнего, чтобы вот так, в одежде. Признание прозвучало в первый раз. Словно начало чего-то нового. Но Джону показалось, будто это конец. Сгустившаяся в доме сентиментальная мрачность рассеялась. Предчувствия и видения Ли унесла с собой. Остался лишь покалывающий холод. Джону сделалось невыразимо одиноко. И он ушел к друзьям и забытым книгам.

— Привет!

— Хай! Выглядишь отменно. Красавчик — совсем сжился с Бонд-стрит. — Клив присел рядом. — Это мое? — Он взял кружку с пивом, которая дожидалась уже десять минут. — Извини, задержался. Никак не мог вырваться. Как дела в Звездограде?

— Естественно, по-звездному.

— Еще бы. Мы за тобой следим. Так… слухи, газеты. Последняя фотография просто блеск. Где это — «Картье», «Асприз»? Или, может быть, «Теско»? А пиджак? Отпад.

— Клив, подожди. Извини.

— За что? Тебе не за что извиняться.

— Ну, тогда, после похорон, драка, Петра, сам понимаешь.

— Проехали.

— Вы по-прежнему вместе?

— С Петрой? Да, в определенном смысле. Встречаемся по выходным, если не находится что-нибудь получше. Так сказать, в свободном полете. Она, правда, свободнее меня. Ну, ничего.

— А магазин?

— Как всегда, полно книг, стало еще больше с тех пор, как ты ушел. Покупатели, миссис Пи, денег не хватает.

— Дом с Питом?

— Нормально.

— А роман?

— Не очень продвинулся. Я немного с ним затуркался.

— А «Магги»?

— Стоит. Все по-прежнему, Джон. Все неизменно, безжалостно по-прежнему. Рабочая жизнь идет своим чередом. И чтобы ее изменить, требуются Люфтваффе, гордоновские бунты [66] Антикатолические бунты с погромами в 1780 г., которые возглавил Джордж Гордон (1751–1793), лидер английской протестантской ассоциации. или Великая хартия вольностей [67] Грамота, подписанная в 1215 г. королем Иоанном Безземельным под давлением восставших баронов; ограничивала королевскую власть и предоставляла более широкие права крупным феодалам. . В рабочем дне все те же тридцать шесть часов по девяносто минут, пинта пива на сорок пенсов дороже, чем у тебя в кармане, молоко по утрам скисает, на автобус опаздываешь, секс какой-то холодный и кончается быстрее, чем надо, а шутки старые. А ты чего ожидал? Что скажу: «Он ушел, и настали блестящие времена»? Извини, рад тебя видеть. Я немного затраханный, но это не твоя вина. А как дела у тебя?

— На первый взгляд все чудесно. А так, тоже затрахался. Ли готовит роль, очень беспокоится, совершенно напугана. У меня ужасное, гнетущее предчувствие. Звучит как-то буквально или по-литературному. Не знаю, как от него избавиться. Беспокойство разъедает, пожирает нас обоих, заслоняет все хорошее.

— Лодырь. Что ж, понимаю… Она богата, знаменита, красива. У вас потрясный дом и в друзьях миллионы звезд, которым не надо работать. Это может угнетать, тревожить, оглушать непомерной дозой головокружительных страхов.

— Клив, ты несправедлив! Обладание деньгами не лишает права чувствовать себя несчастным и встревоженным. Не лишает способности бояться.

— Дело не в справедливости. Подумай, что ты городишь! Звучит вроде как «У моего второго дворецкого корь». У Ли неудачная репетиция? И что из того? Вернись на землю, Джон, поверни как надо мозги. Ты же знаешь, как здесь относятся к трутням. Что ты мне наплел? Хочешь сочувствия — иди к людям, которые способны понять твои проблемы. Если бы ты сообщил, что сломал ногу или у Ли рак, я бы тебя пожалел. Приятели — это те, кто живет в одинаковых условиях, в одном и том же дерьме. А у нас с тобой теперь все разное. Представь, слон приходит к мыши и жалуется: «Что-то хобот ноет». А что такое хобот?

— Ну тебя, Клив! Что это тебя понесло на слонов и мышей? Ты же добрую часть жизни разбирался с женщинами, которые наполовину русалки. Проблемы и депрессия — это алгебра. Те же иксы и игреки. Дело не в индивидууме, а в динамике.

— Ой-ой-ой! Мы что, на передаче «Начнем неделю»? Это паб, мой обеденный перерыв. Не хватало выслушивать суждения об абстрактной природе стресса. Мы здесь тупицы, приятель. — Он хлопнул Джона по плечу. — Давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Петра обо мне спрашивает? — Джон сознательно решил уколоть, настолько его поразило и обидело желание Клива воздвигнуть между ними барьер.

— Иногда. — Клив поморщился и потер лицо. — Еще злится. — И добавил не очень уверенно: — Но кажется, больше не зацикливается. Очень жалеет Дороти. У нее это как-то смешалось: разрыв с тобой и ее смерть. Если намереваешься повидаться, очень прошу повременить. Так будет лучше для нее и для меня.

— Трудно тебе с ней?

Последовала долгая пауза.

— Не сказал бы, что трудно. Не легко. Дело в том, что я ее люблю больше, чем она меня. — Клив отвернулся, словно говорил с какой-то точкой на стене. — Притираться сложно. Но выбора нет — приходится принимать то, что преподносит судьба.

— Ты веришь в судьбу? — встрепенулся Джон. — Я в свою не верю!

— Опомнись, я всего лишь продавец. У нас не судьба, а доля, причем отличная от той, что у Ли и у тебя. Оксфамовская доля, сэкондхэндовская доля. — Клив поднял на Джона серокаменные влажные глаза. — Я ее очень люблю. Ты ее так сильно обидел. Мне ясно, что ты видишь это по-другому, но я вижу ее. Она как раненый зверек, а я ничего не могу поделать. Я понимаю алгебру твоих проблем, но, откровенно говоря, не сочувствую. У меня свои проблемы, и мой воротничок теснее твоего. Извини, мне надо возвращаться на работу.

Они смущенно стояли на улице.

— Увидимся. Я тебе позвоню, — проговорил Джон.

— Конечно. — Клив посмотрел на часы и собрался уходить.

— Мы по-прежнему приятели?

— Не пори чушь, — усмехнулся Клив. — Я тебя всегда ненавидел… Не сомневайся, приятели. — Он обернулся и неестественно, будто водолаз в скафандре, обнял Джона. Так американцы обнимаются в дневных телесериалах. Но в данном случае неудачное установление необходимого ритма имело иную природу — они ничего не могли поделать: события вышли из-под контроля — естественный ритмический сбой.

— Дай мне выпить. — Ли прислонилась к двери.

— «Гибсон»?

— Да… хотя, нет… Мне нельзя пить. Черт! Ограничусь чаем.

— И как все прошло?

— Чудесно. Прочитали текст. Познакомились, как в первый день в школе. Стюарт произнес небольшую речь. Вру, длинную и очень путаную. Потом долго жали руки и вздыхали. Сели в кружок и стали читать. То есть читала я, а они все знали наизусть.