Жан Пелегри - Лошадь в городе

— Вот куда мы идем все сообща. И идем большими шагами.

Удержало меня только то, что в эту минуту я опять вспомнил об Альбере — об Альбере и миллионах других, которые, как и я, ждали. О всех тех, что по вечерам выходили с завода гурьбой, точно ребятишки из школы. И я невольно обернулся на те большие ворота, на памятник. И на этот раз, сам не знаю почему, он показался мне издалека, между двумя рядами зданий, похожим на паучье гнездо в глубине коридора. На гнездо паука, который кормится мертвечиной.

— Хватит. Вернемся, прошу вас, к сути дела, к вещам серьезным. Для меня серьезные вещи — это факты, вы меня понимаете? Только факты.

Я проделал путь до конца. В конце — в конце улицы Клебер — была еще одна круглая площадь. Но посредине сквера, на месте для памятника, возвышается человек на коне. Казалось, он двигался вперед к чему-то, что видел перед собой. Я тоже посмотрел туда. Между двумя громадами видна была Башня со своей гигантской лампой. К ней можно было спуститься двумя лестницами. Поколебавшись, я выбрал правую. Внизу, обойдя бассейн, где попусту лилась вода, я вышел на мост, охраняемый четырьмя конями. Под балюстрадой текла река.

— Факты таковы, я сейчас вам их напомню.

Здесь, во тьме, Башня выглядела такой высокой, что казалось, она сейчас раздавит меня, растопчет. Чтобы увидеть верхушку, острие, я должен был задрать голову, точно искал звезду на небе. Я затерялся между ног Башни, и мне хотелось вытянуться вверх, стать огромным, как она, поднять руки, обе руки к небу. Но тут, мосье, я увидел в кустах, освещенных огромными фарами, лестницу, перегороженную решеткой. Эта лестница напомнила мне метро, переходы, тоннели, все эти пустоты, прорытые под улицами, домами, деревьями, и при этой мысли, мосье, город, как и Башня надо мной, показался мне хрупким, готовым вот-вот рухнуть, развалиться, точно барак. Я вернулся на мост. Вот тут-то, мосье, глядя на черную воду, на то, что проплывало подо мной, я все понял, решил. Именно тут, подле коня, в тот миг, когда где-то провыла полицейская сирена.

— Вот факты, как они зафиксированы в деле. На следующий день, во вторник, третьего, примерно в шесть вечера, вы находились неподалеку от Северного вокзала. Вы зашли в здание вокзала без какой бы то ни было определенной цели. Несколько минут спустя — первый акт насилия. На этот раз, к счастью, не имевший серьезных последствий. Вам удается скрыться. Вы спускаетесь к Рынку по улице Риволи. Мне бы хотелось знать, что произошло в течение этого часа и, прежде всего, зачем вы вошли в здание вокзала, каковы были ваши намерения.

Я долго шел и, наконец, наткнулся на него. Он стоял в глубине улочки и был похож на все другие вокзалы, которые я видел раньше, — на тот, куда я прибыл, на тот, где встречал Элиану. Я приблизился, у меня не было определенных намерений, точной цели. Накрапывал дождь, и в голове у меня стояли названия станций, где ветер, песок, дюны. Вокруг, во все двери входили и выходили люди, а я, кажется, твердил про себя то, что решил недавно на реке, — город теперь должен покинуть меня, как покинула Элиана. Теперь уж недолго ждать. И вдруг на тротуаре я увидел какого-то человека — человека с чемоданом. Он как будто высматривал что-то под дождем, озираясь по сторонам, рассматривая других пассажиров, автобусы, огни, женщину с афиши, лежавшую на пляже. Я сразу догадался, что он сейчас подойдет ко мне и спросит дорогу. И тогда я убежал. Да, убежал.

— Почему?

Не знаю. Может, потому, что теперь я стал горожанином. Злым. Я убежал в здание вокзала, в самую гущу людей, в стадо, в многотысячную толпу. Я хотел спрятаться. Я шел, как все кругом, прокладывая себе путь локтями, толкаясь и пихаясь, — чтобы причинить боль, чтобы добраться первым, потому что это город, мосье. И люди здесь всегда бегут, точно удирают с пожара, спасаются — в метро, на автобусах, на машинах. Бегут через все двери. А назавтра, как муравьи, возвращаются обратно. Каждый в свою клеточку. Каждый в свою дыру. А я больше не хотел.

— Чего вы больше не хотели?

Я не хотел больше быть злым. Я хотел уйти с вокзала, уехать — я искал дверь. Но все мне мешали. Точно в наказание за то, что я хотел от них уйти, они все надвинулись на меня, встали стеной, преградили мне путь, принялись толкать меня из стороны в сторону. Тогда я в остервенении отпихнул одного из них и убежал. В другую сторону. Под своды вокзала.

В темноте разбегалось множество путей, они перекрещивались, стояли вереницы пустых вагонов, какие-то решетки, мигали красные и зеленые огни. Но на этот раз я очутился внутри всего этого, как пленник. В конце концов уже далеко, за красным глазом, я набрел на большой железный мост. По нему мне удалось выбраться из рва за ограду. Добравшись до улицы, я даже не обернулся назад, я действовал как человек, удирающий из тюрьмы к себе домой. Я смешался с толпой, с машинами, свернул вправо, влево. И скоро оказался на улице, где было множество народу, машин, на улице с узкими тротуарами.

— Сен-Дени?

И тут, чтобы пройти, тоже нужно было толкаться, протискиваться, причинять боль людям. В толпе — у дверей, перед кафе — стояли женщины, стояли тесными рядами, как на рынке. Они мне улыбались, когда я проходил мимо, предлагали зайти, подняться с ними в дом. А около тротуара, точно желая к ним прикоснуться, гусеницей ползли машины, десятки машин. Поблескивая фарами, воняя бензином, они лениво двигались вперед, останавливались, точно выбирали: какую женщину раздавить — ту или эту, в красном платье или в черном?

— Прошу вас, пойдем дальше. Итак, вы спустились по улице Сен-Дени. Что было потом?

В какой-то момент я задел одну из них, коснулся радиатора. Он был горячий. Как кошка. Я и сам, мосье, не подозревал, что у меня на уме. Я сжимал в кармане нож. Он напомнил мне Элиану, орехи, дощечку, которую нужно обтесать, ферму. Хоть с виду это и не было заметно, но я все еще удирал.

— Допустим. Вы, следовательно, добрались с вашим ножом до площади Шатле?

С одной стороны, справа, было что-то вроде кино, колонны, ступени, на афишах, висевших по обе стороны лестницы, я увидел большую совершенно белую лошадь с повернутой головой. Вокруг нее — горы. Эта лошадь была похожа на мою, и я глядел на нее, словно все еще стоял там, на мосту, ночью, когда решил уехать. Потом мне захотелось вернуться к Рынку. Это место, где пахнет овощами, казалось мне более надежным. Я попытался перейти улицу. И вот тут, мосье, все и случилось. В то время как у меня на уме были только мост, река.

— Вы выхватили нож.

Я услышал вдруг оглушительный гудок и ощутил удар, Она стукнула меня крылом. Я, должно быть, отскочил назад, попятился. Но машина, мосье, огромная блестящая машина, вместо того чтобы обождать, снова яростно загудела. И в тот же миг повернула на меня, нарочно, будто хотела задавить и меня, как Элиану. И тогда я, не помня себя, выхватил нож. Чтобы защититься, мосье, только для этого. Но она, не обращая внимания, продолжала надвигаться, она хотела меня ранить, как разъяренное животное, как бык. И тогда я бросился на нее с ножом. Я колотил куда попало. В крыло, в фару, в радиатор. Бил, бил.