Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет

И дальше все было хорошо. Я собирался честно вернуть деньги своим заказчикам. Полностью. Некоторое время спустя, оказавшись в своем офисе на Умм Хурейр, я принялся искать серьезных людей, которые с самого начала помогали мне заключить сделку с колумбийцами. Но серьезные люди словно испарились. Все известные мне телефоны милым голосом арабской девственницы просили меня перезвонить позже в связи с тем, что абонент недосягаем. А мне так нужно было немедленно дотянуться до моих треклятых абонентов.

Сутками напролет я сидел в своем офисе и делал вид, что планирую новые поставки. На самом деле я наяривал по всем известным мне номерам посредников, связанных с ФАРК. Они молчали. Все. И это было невероятно. Казалось, весь мировой бизнес оружейных поставок просто заморозился. Превратился в стоп-кадр. За моим окном жизнь текла своим чередом. Ночь сменяла день. По Умм Хурейр то бежал поток машин, то, нервно попискивая клаксонами, стояли километровые пробки. Дни были жаркими. Кондиционеры плакали слезами конденсированной влаги о наступлении аравийского лета. По зеркальным стеклам, по крышам автомобилей, по миндалевидным глазам рекламных красавиц на бигбордах мелкой песчаной порошей молотил ветер из пустыни. Туристам говорят, что это “хамсин”. Ураган, который дует не меньше пятидесяти дней. Отсюда и название. “Хамсин” по-арабски означает “пятьдесят”. Туристов не смущает, что через три дня ветер стихает. Приезжая домой, они с гордостью сообщают своим родным о том, что пережили настоящее аравийское приключение. “Трехдневка”, правда, почти ничем, кроме срока, от хамсина не отличается. Песок скрипит под ногами прохожих. Песок скрипит на зубах. Песок ровным слоем лежит на клавиатуре компьютера, неизвестно каким образом проникнув в почти герметичный офис. Песок лежит на приборной панели автомобиля. И весьма неприятно покалывает вам спину, когда вы ложитесь в постель после напряженного трудового дня.

Обычно после “трехдневки” снова наступает жаркая сухая погода без единого движения воздушных масс над полуостровом. Но на этот раз все было по-другому. С неба неожиданно сорвался дождь. Настоящий тропический ливень. Таких в Дубае я еще не видел. День заканчивался, и я уже собирался ехать к себе. Моя машина стояла на улице. Я вышел из здания. Идти до машины было всего ничего, секунд пятнадцать. Но за эту четверть минуты я вымок до нитки. Я сел в свою “хонду” и, включив кондишн, тут же поставил его в режим обогрева. Надо было обсохнуть. В этой стране я еще ни разу не поворачивал ручку вентилятора вправо, на красный сектор. Вот пригодилась и эта конструктивная особенность автомобиля.

На круглой площади, посреди которой стоял на четырех подпорках Дубай Клок Тауэр мне нужно было поворачивать направо. Но я проехал съезд на дорогу №89 и продолжал двигаться по кругу. Объехав вокруг башни, я снова миновал поворот направо. Ехал медленно, явно создавая помехи другим машинам. Они не сигналили. В арабских странах водители сигналят, подчиняясь странной логике, которую не понять приезжему иностранцу. Здесь могут спокойно, без нервов, на четырехполосной автостраде пропустить машину, совершающую на скорости сто пятьдесят километров в час поворот из крайнего левого ряда в крайний правый. Нужно человеку проехать, что поделаешь. И, в то же время, спокойный арабский водитель давит на клаксон, стоя на перекрестке. Ему горит красный свет. Его “бентли” второй, сразу за приемистым “ягуаром”, которому посчастливилось подъехать к светофору первым. Но “бентли”, не обращая внимания на красный свет, все равно сигналит. Зачем? А чтобы впереди стоящий не расслаблялся и стартовал еще на желтом.

Я принял влево. Теперь моя машина точно никому не мешала. Третий полный круг вокруг часов. Что тут такого? Иностранец любуется памятником истории, с которого начался город Дубай. Правда, через сплошной поток воды на лобовом стекле куранты только угадывались, несмотря на интенсивные движения “дворников”. Красно-синими пятнами бродила по конструкции подсветка, которую даже в такую скверную погоду муниципалитет посчитал излишним выключить. Под кубическим блоком с часами, который словно висел в воздухе, плескался фонтан. Ему сегодня было бессмысленно конкурировать с ливнем. Я кружил вокруг башни, не делая ни малейшего движения рулем. Просто встал в левый ряд и тихонько давил на правую педаль. Четыре белых пятна, четыре циферблата, по одному на каждую внешнюю грань куба, вращались вокруг оси Дубайской башни, словно та превратилась в карусель. Эта карусель кружила пальмы, дома, фонтан, дорожные знаки, весь этот мир. Но только не меня. Надавив ногой на газ, я оставался на месте. И, остановившись, я медленно осматривал внутренним взором закрома своей зрительной памяти. Что-то важное там было, что-то спасительное для меня. Мир вращался. Мое сознание фонариком рыскало в тайниках моей памяти. Фонарик натыкался на углы воспоминаний. Я, осторожно вынимал их, и, сняв слой пыли, осматривал. Нет, не то, нужно искать дальше. Я не помнил, куда я сунул то, что мне было нужно. Но я точно знал – оно здесь. И я найду его. Тонны информации снова оказались под рукой. Я и не знал, что помню так много. Я открыл окно машины, чтобы выбросить хлам наружу, под ноги этой гигантской карусели, отсчитывающей мое время. Его оставалось все меньше. Если, конечно, я хотел продолжать наслаждаться всеми радостями моего безбедного существования. Только надо искать. И в тот момент, когда я, почти отчаявшись, готов был оставить эту утомительную ревизию прошлого, мое сознание ухватилось за небольшой кусок картона. На нем была надпись, на арабском. А если перевернуть картонку на другую сторону, то можно увидеть и латинский шрифт. Вот оно! То, что мне сейчас нужно.

Я надавил на газ и рванул вправо. Из крайнего левого ряда повернул на Умм Хурейр. За спиной я услышал, как нервно и протяжно засигналили десятки автомобильных голосов. Ну, что ж, никто никого не зацепил, и это уже неплохо. Мне сейчас недосуг думать о том, что происходит у меня за спиной. Мне нужно думать о том, что ждет меня впереди. А впереди снова был пятнадцатисекундный бросок к двери офисного центра и неторопливый – здесь никто никуда не торопится – подъем в лифте. Потом мне нужно открыть офис и наскоро осмотреть содержимое верхнего ящика моего стола, куда я обычно смахиваю ненужные визитки. Хорошо, что я их не выбрасываю. У меня появился шанс.

Этот шанс мне дает плотная дешевая бумага, которая лежит сейчас передо мной. На ней написано “Ahmed Ziadha, MoD of Iraq, logistics and liason officer/inspector”. И начинавшийся с кода 964 номер телефона. Конечно же, это не был мобильный телефон, во времена Саддама сотовая связь была достоянием очень немногих людей. Скорее всего, этот телефон прослушивался. Но я умел задавать вопросы и получать на них правильные ответы. Я подтянул к себе поближе аппарат и набрал номер, указанный на визитке. Линия долго подключалась к международной связи. Я не меньше минуты слушал треск и пощелкивание в трубке, пока, наконец, до меня донеслись двойные длинные сигналы иракской телефонной станции. Абонент не занят, линия свободна. Ждать пришлось недолго.