Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет

Меня, ни слова не говоря, завели в дом и оставили там одного. Снаружи послышался скрежет. По характеру звука я догадался, что коммандос запирали дверь на такой же точно замок, который висел на двери предполагаемой кухни. Некоторое время спустя генератор замолк, и я оказался в полной темноте. Мне стало скучно. Я залез в правый карман своих джинсов и достал оттуда пачку “Ойо де Монтеррей”. Из левого кармана извлек зажигалку. Вспышка на мгновение осветила ближайший от меня угол комнаты, и он тут же погрузился во мрак. Скрученные табачные листья весело затрещали. В темноте виден был только красный кончик сигары. Я выдохнул дым и уселся на тростниковый коврик.

Я недолго сидел в одиночестве. Через пару часов замок на двери снова заскрежетал, вперемежку с русскими нецензурными словами, и в комнату ввели хорошо знакомого мне человека, который, как я уже успел в последнее время заметить, имел потрясающую способность появляться в моей жизни в самый неожиданный момент. Фонарик охранника лучом метнулся по комнате и мельком осветил плотную полноватую фигуру нового гостя. Это был Сергей Журавлев.

- Какого хрена меня сюда притащили? Я ни в чем не виноват. Меня подставили! - кричал он на английском, но охранники, снова закрывая замок, не обращали на его вопли никакого внимания.

- Кто здесь? - тихо спросил Сергей на английском, рассмотрев в темноте мою фигуру. Я затянулся сигарой.

- Узнаешь по запаху? - так же тихо хмыкнул я. Тоже на английском.

- Андрей Иваныч! - закричал Сергей, снова перейдя на русский язык. - Ты как здесь оказался?

- Сначала рассказывай свою историю, - и я протянул ему сигару. Он нащупал в темноте протянутую пачку. Зажигалка тоже перекочевала в руки Сергея. Никогда не видел, чтобы он курил сигары, но, видимо, он серьезно нервничал. Его лицо, освещенное огоньком сигары, было испуганным и усталым. Я сразу понял, что он попал в серьезный переплет, из которого так просто не выбраться. И это как-то было связано со мной. А иначе, почему его посадили сюда. Ко мне? Неужели в Либерии не нашлось другого места для арестованного журналиста?

- Дело было так. - начал Сергей уныло. Его дальнейший рассказ был так похож на рассказы сотен других белых, которых местная полиция заставляла платить огромные взятки за то, чтобы с незадачливых простаков были сняты обвинения в контрабанде алмазов.

Журавлев был на пресс-конференции, которую давал министр обороны Либерии. Место для нее выбрали абсолютно неожиданное. Министр в кевларовой каске и полном снаряжении бродил по центральной улице Монровии и комментировал, насколько готов город к возможной атаке повстанцев. Боевиков явно поддерживали извне. Их тактика была старой и проверенной в сотнях локальных конфликтов. “Hit&run”. Ударь и беги. Они наносили точечные удары по объектам Тайлера, а затем скрывались в соседней Гвинее. Но со временем они почувствовали свою силу и поддержку местного населения, в основном, мусульман,и постепенно двигались в сторону столицы.

На пресс-конференцию пригласили только зарубежных корреспондентов. Сергея Журавлева, в том числе. Он сам, лично, бегал с камерой вокруг министра, и остался очень доволен записанным материалом. Когда он возвращался к своей машине (понятное дело, на этот раз он приехал не на роскошном белом БМВ, а на “рено” оранжевой таксистской окраски), к нему подошел оператор местной телекомпании, из тех, которым не разрешили снимать министра. Он долго мялся, застенчиво улыбался белозубой улыбкой, совал свою визитку. Парень что-то хотел получить от Сергея, но так стеснялся сформулировать свою просьбу, что Журавлев не выдержал и сам спросил коллегу “Чего тебе надо?” Тот ответил, что хочет получить часть записи пресс-конференции министра. Причем, любую. Журавлев сказал, что не может дать материал. Тогда чернокожий оператор, причитая, что его, мол, редактор оставит без зарплаты, стал настойчиво жать руку Сергею. “Это же не бесплатно,” - тихо говорил он, удерживая ладонь Журавлева в своей. - “Вы посмотрите, о чем я, а потом скажите. Я вам перезвоню через час.” Журавлев открыл ладонь и увидел в ней маленький прозрачный камушек, который застрял в щелке, образовавшейся между средним и указательным пальцами. Алмаз был прохладным и необработанным. Ошарашенный журналист поднял голову, но местного коллеги и след простыл. Сергей снова посмотрел на камень и снова поднял голову. И столкнулся взглядом с человеком в штатском. А за ним стояли еще двое в форме либерийской полиции. В следующее мгновение на запястьях журналиста, под монотонное предъявление в незаконном приобретении алмазов, сомкнулись стальные браслеты. А дальше Журавлева допрашивали в ближайшем полицейском участке. Сначала журналист пытался объяснить, что камень ему подсунул оператор местной телекомпании. Но на вопрос, как именно называется эта компания, он не смог ответить. Тогда он вспомнил про визитку, которую сунул ему черный парень с камерой, но так и не смог ее найти. Сергей был уверен, что визитку вместе с алмазом забрали полицейские, порывшись в его карманах. Сергей от отчаяния решил предложить денег человеку в штатском, который вел допрос. Он спросил его: “Какова цена моей свободы?” И в ответ получил мощный удар в живот. Это был и хороший, и плохой знак одновременно. Хороший, потому что лицо Сергея пощадили, а плохой, потому что отказались от взятки с видом поруганной невинности. Ну, а потом Журавлева привезли сюда, в бунгало, где находился я. Конечно, Журавлева подставили. Но, видимо, его лицо берегли для какой-то публичной акции. Эта будущая акция имела отношение и ко мне. Иначе бы мы не оказались здесь вместе.

Главным персонажем этого действа оказался не Журавлев, а я. На следующий день нас увезли в суд. Дорога заняла немного времени. Здание суда находилось на территории полицейского управления и занимало одну из построек, огороженных каменным забором фиолетового цвета. Это был цвет полицейской формы. В фиолетовых рубашках бродили по городу полицейские патрули. Суд был закрытым. Судейская бригада, в черных мантиях и париках, разрешила находиться в зале только полицейскому фотографу со старым никоном на потертом ремешке. Мы с Журавлевым, оба в наручниках, сидели на скамье подсудимых и с трудом вслушивались в показания свидетелей и вопросы судей. Из свидетелей на процесс пришел лишь один человек. Я подумал было, что это тот самый парень в штатском, который допрашивал Сергея. “Ты знаешь его?” - спросил я тихо своего соседа по скамье. Журавлев осторожно качнул головой влево и вправо. Нет. Адвоката мы увидели только на процессе, но ни мне, ни Сергею он не сказал ни слова. Его спина была прямо перед нами, за деревянным барьером, отделявшим загончик для подсудимых от полупустого зала. Она полукругом нависла над столом с бумагами. Мы его, кажется, совсем не интересовали. Адвокатская речь заняла минуты три, не больше, из которых две с половиной заняло беглое цитирование обвинения, а оставшиеся тридцать секунд он отвел просьбе о снисхождении к своим подзащитным. Выполнив свои обязанности, защитник сел на место. Я попробовал было возмутиться и попросить слова. Но важный судья в белом парике лениво махнул рукой в мою сторону, мол, вам слова не давали. В конце концов, нас попросили признать вину (чего, разумеется, мы не сделали), а потом зачитали вердикт. Три года принудительных работ в специально предназначенных местах. Это могло означать только одно. Нас отправляют на алмазные рудники. По глазам ударила вспышка фотоаппарата, потом другая. Я прикрыл лицо рукой. То же самое сделал Журавлев. Судьи торопливо выходили из зала, на ходу снимая парики и обнажая свои влажные черные лысины. Охранники бесцеремонно вытолкали нас со скамьи подсудимых и повели вслед за ними. За служебным выходом из зала наши пути расходились. Судьи отправлялись пить холодное пиво “стар”. А мы с Сергеем усаживались в раскаленный до температуры финской сауны либерийский “воронок”, в котором система кондиционирования предусмотрена не была.