Меир Шалев - В доме своем в пустыне

— А зачем, собственно? — спросила сестра.

— Человек, который хочет вести культурную беседу или просто встречаться с людьми, не может жить, как отшельник в пустыне.

— Говорить о том, что происходит в стране, — это, по-твоему, культурная беседа? — продолжила сестра от моего имени.

— Спасибо тебе, — сказал я.

— Всегда рада. И если произойдет что-нибудь действительно важное, уж я тебе сообщу.

Даже три ежедневные чашки чая — с большим количеством лимона и сахара — я стараюсь пить в одно и то же время и в одних и тех же местах. Первую я пью до полудня, у большой скалы, которая возвышается недалеко от северо-восточного края маленького котлована. Вторую — после полудня, рядом с одним из водосборников, круглым, серым и безобразным, возвышающимся надо всей округой. А третью я пью в тени одной из своих акаций.

Стены водобсорника не дают заглянуть внутрь, но высокий шест поплавка выдает глазу все его секреты. Сколько гнева и силы накопилось в нем, гнева и силы тех вод, что заточены в его стенах, гнева старика, который сидит и тоскует в центре земного шара и тянет их к себе, и тянет, и тянет.

Однажды, когда я сидел во дворе Авраама, раздался скрип, отворилась калитка, и я ужасно испугался. Во двор вошла Слепая Женщина.

Она оглянулась вокруг, прислушалась и позвала:

— Где здесь каменотес?

— Входите, входите, госпожа. Я здесь, — сказал Авраам.

Она подошла ближе, белизной своей палки нащупывая дорогу среди обломков и каменных блоков. Обычно она не пользовалась ею, но двор Авраама был для нее чужим.

— По звуку вашего зубила я слышу, что у вас был удачный день, — сказала она.

Авраам улыбнулся и сказал:

— И это иногда случается. Кто эта женщина, Рафаэль? — нагнулся он ко мне и спросил шепотом. Поскольку он не так уж часто выходил из своего двора, то никогда не видел, как она проходит по улицам квартала. — Ты ее знаешь?

— Это Слепая Женщина, — прошептал я в ответ. — Она учит детей в Доме слепых и умеет предсказывать будущее.

— Как ее зовут?

— Ее так и называют.

— Слепая Женщина?

— Я вас слышу, — сказала женщина.

— Да.

— Можете ли вы сделать для меня одну вещь из камня? — спросила она.

— Я могу сделать из камня все, что угодно, — сказал Авраам.

— Можете ли вы сделать из камня карту Страны Израиля?

Авраам поразился:

— Страну Израиля из камня?

— Рельефную карту для моих слепых детей. Чтобы они смогли ощупать, и выучить, и запомнить, и знать.

Высокая, прямая, стояла она — зеленые глаза широко открыты, голова слегка наклонена, как наклоняют ее слепые, словно они уже отчаялись в своих зрачках и хотят увидеть уголками глаза. — С кем вы говорите? Кто тут еще, кроме нас?

— Здесь есть еще мальчик, — сказал Авраам. — Мой друг.

— Как тебя зовут, мальчик? — спросила Слепая Женщина.

Я не ответил.

— Подойди ко мне, мальчик. Я хочу потрогать твое лицо.

Я не отвечал, я не дышал, и я не подошел.

— Какого размера Страну Израиля? — спросил Авраам.

— Для семерых детей. Чтобы они могли стоять вокруг и ощупывать ее.

— Это большая работа, — сказал Авраам. — Что я получу за нее?

— Благодарность моих воспитанников, — сказала женщина. — У меня нет денег заплатить вам. У меня нет денег даже на камень.

Глаза Авраама сверкнули на белой пыли лица.

— Я сделаю это для вас за свой счет, как подарок детям, если вы пообещаете мне сейчас, что они будут называть мое имя каждый раз, когда будут трогать карту.

Слепая Женщина спросила, как его зовут, и Авраам выпрямился на доске, на которой сидел, и сказал: «Авраам Сташевский, госпожа». Она повторила это имя, словно пробовала его на вкус, обещала, что дети будут произносить его, трогая карту, и повернулась обратно к выходу.

Авраам велел мне дать ей руку и проводить. Но я испугался, потому что помнил, что даже Черная Тетя боялась этой женщины, и я не знал, что мне делать.

— Она потрогает мое лицо, — прошептал я Аврааму. — Слепые люди любят трогать лица детей. Я не хочу.

— Я потрогаю твое лицо в другой раз, мальчик, — сказала Слепая Женщина. — И я выйду точно так же, как вошла. Меня не нужно провожать, я запоминаю с первого раза.

— Почему ты так испугался? — спросил Авраам.

— Я не знаю.

— Когда ты со мной, ты не должен никого бояться. Да, Рафаэль?

— Да.

— А когда ты вырастешь, — он положил руку на мое плечо, — и начнешь бывать в разных местах, если ты увидишь красивый камень в Негеве или в Галилее, ты принесешь его мне, да, Рафаэль?

— Да.

— Я уже люблю тебя теперь, как настоящего друга, — сказал Авраам. — Когда ты пришел ко мне в первый раз, я был рад только из-за твоей тети. Но очень скоро я понял, что я люблю тебя из-за тебя самого.

Я покраснел. Я распознаю счастье в тот миг, когда оно приходит. И Авраам — я никогда этого не забуду — прижал меня к груди. От него пахло высохшим потом, и сгоревшим табаком, и чесноком, и оливковым маслом, и тонкой пылью, и его тело было горячей и приятней, чем все груди всей Большой Женщины вместе.

Когда у Авраама выпадал «удачный день» — а это можно было угадать по звукам ударов матраки по головке зубила, — дети квартала собирались в его дворе и начинали упрашивать его сделать им несколько «пятерок», как мы называли все, что было больше одного набора для игры в «пять камешков».

Я уже рассказывал об этом? Увы, благодаря неторопливости моей смерти и собственной врожденной забывчивости я успел обзавестись некоторыми недостатками старости, от которых судьба уберегла моего Отца, Дедушку и двух моих Дядей.

«Какой красивый дом у тебя, — сказал кто-то из ребят. — Можно туда войти?»

Этот дом Авраам построил собственными руками из красноватого камня, переслоенного бледноватым, и из серого камня, перепоясанного белым, а подымающиеся к двери ступени высек в цельной скале и с помощью специального молотка «матабе» покрыл их множеством крохотных, как сумсум [104] Сумсум — мелкие зерна соответствующего растения, размером с просяные, из них (в смеси с медом) изготовляются сладости; от этих мельчайших зерен — название одного из способов обработки камня: «месумсам», или «под сумсум», т. е. покрытый мельчайшими точечками. , точечек.

Дверь дома всегда заперта, и ставни его закрыты навеки, а дядя Авраам сидит себе, как пес, в белом от каменной пыли дворе и вырезает из камня притолоки и арки, которые специально заказывают у него дотошные архитекторы и клиенты, у которых завелась в кармане лишняя копейка.

«Посмотри, посмотри, Рафаэль, на эти ступени! Никто по ним не ступает, ни ребенок, ни женщина, и на них еще видна вся насечка, даже самые маленькие точечки…»