Магдалена Тулли - Бегство лис

Мне и без этой заварушки жилось непросто. В школе грозили двойками на экзаменах. Грозили каждый год, но до сих пор я ни разу не провалилась, хотя каким чудом — непонятно. Училась я хуже всех и вечно забывала ключи. Эти две неприятности достаточно отравляли мне жизнь. Но если бы я спросила у отца, зачем он так себя повел, встретив соседа на лестнице, он самодовольно ответил бы, что в этой стране, а уж особенно сейчас, все порядочные люди должны выдавать себя за…

Почему-то мы разговаривали только о самом необходимом и всегда на его языке — никогда на моем. А ведь его язык стал бы моим, будь у нас общие темы. Порядочность? Я должна взвалить это на себя из соображений порядочности? С двойками и без ключа в кармане? Не хочу, решила я. Не хочу. Да если бы даже и захотела, то не сумела бы. Откуда мне было уметь? А мои проблемы разве кто-нибудь на себя возьмет? Так почему я должна взваливать на себя ЭТО? Кто может меня заставить? О, заставить-то всегда могут, подумала я в следующее мгновение. И я уж точно не найду что возразить. К двум моим тяжким проблемам прибавится третья, непостижимая.

Но тот, кем представился мой отец, не разгуливает беззаботно по свету, всегда готовый сострить. Это-то его и выдает. А не всякие там незаметные горбинки. Откуда мне было об этом знать? Даже Гитлер не знал. А сосед знал. Понял, что промахнулся, раз отец принялся над ним подшучивать. Подозрения, возникшие в голове соседа во время чтения утренней газеты, не подтвердились. Впрочем, может, он уже давно об этом раздумывал, и ему не хватало только этих транспарантов, чтобы начать действовать. Но в конце концов и он улыбнулся — надо ведь было показать отцу, что он тоже понимает шутки.

Несколько дней спустя, на первой же перемене, та самая одноклассница, которую я провожала домой, поинтересовалась — со странным выражением лица, — в кого у меня такие черные глаза. Ни в кого. Я видела их в зеркале сто тысяч раз. Они синие. Просто синие. Ярко-синие. Как васильки, заметила какая-то проходившая мимо женщина однажды, когда мы возвращались из школы, девочки впереди, я сзади. Она ведь не знала, что мне грозит двойка на экзамене. Девочки тут же наперебой доложили ей об этом. Как ни крути — ярко-синие.

— Они вовсе не… — начала я и осеклась.

За одноклассницей стеной стояли ее подружки. Их было несколько. Они постоянно обижались друг на дружку, сплетничали, ссорились и мирились. Они умели защищаться и нападать, были непреклонны и жестоки, словно солдаты на войне. В то утро между ними как раз царило образцовое согласие. Они обступили меня, не давая пройти, когда с тяжелым, как камень, сердцем я пыталась прорваться.

— Черные! — кричали они, хихикая. — Черные! Черные!

— Теперь-то уж вы уедете, — заявила моя одноклассница перед самым Днем ребенка. Я уже не пыталась с ней подружиться, хотя никогда бы не решилась заявить об этом открыто. Мы встретились случайно в магазине, в очереди. Обе с пустыми корзинками.

— Да, в Италию.

В тот день мой отец собирал вещи. Он всегда улетал первым. Меня сажали в самолет только после окончания учебного года. Прогуливать было нельзя — мне бы не простили ни одного дня.

Она демонстративно оттянула указательным пальцем нижнее веко. Сверкнула розоватая полоска слизистой, я отвела глаза.

— В какую еще Италию? — фыркнула она. — Не старайся, меня не проведешь. После каникул тебя тут не будет.

У нее было собственное представление о том, где мое место. Уж она бы не стала по мне скучать. Да и я по ней тоже.

После каникул шум охоты отдалился. Еще вроде бы слышался лай, но, может, это были вовсе не охотничьи собаки… Похоже, лисы убежали. В нашей школе никто о них не вспоминал, словно все про ту мартовскую историю забыли. Зато ввели утренние переклички. Я не присутствовала ни на одной. Не получалось — они начинались аж за четверть часа до первого урока. Кажется, на каждой перекличке называли мою фамилию — я бессменно занимала первое место в списке опоздавших.

Кроме того, заработал телевизор, уже несколько лет стоявший в Красном уголке, и в нашей жизни появились учебные программы. Классы по очереди садились на пол и разглядывали снежный экран, по которому проплывали то орлы Пястов [3] Пясты — первая польская княжеская и королевская династия. Герб Пястов — в червленом поле серебряный орел с золотой короной и вооружением. , то лики советских космонавтов, то танковые колонны времен Второй мировой войны. Настройка все время сбивалась, и приходилось без конца крутить переключатели, чтобы удержать на экране исчезающую картинку.

Подошла наша очередь, и вместо урока математики мы уселись перед телевизором. Голос лектора терялся среди шума и треска. То и дело кто-нибудь начинал шептаться, девчонки обменивались записочками. Из хаоса на мгновение проступали неподвижные кадры, мы краем глаза на них поглядывали. Кирпичная труба, клубы черного дыма. Перед нами, сопляками, стояли навытяжку чудовищно худые взрослые в полосатых пижамах — средь бела дня. В этом было что-то тревожное, даже если не знать, в чем дело. Я знала, хоть и не помнила откуда. Другие тоже знали. Я села подальше, у окна, из которого было видно дерево. Рядом двое мальчишек потихоньку рассматривали перочинный ножик. С дерева падали желтые листья. Время от времени я отрывала взгляд от листьев и поворачивалась в другую сторону, к ножику. Третий мальчик, владелец ножика, обеими руками обхватил мою голову и повернул прямо.

— Куда ты смотришь? Вот туда смотри! Это про твоих родственников.

Не то чтобы он на самом деле что-то обо мне знал. Просто языкастый, любому, кто бы подвернулся, мог так сказать.

Вот осенью, еще до того как полностью облетели желтые деревья, и вернулась моя туча. На сей раз она появилась во сне, еще более черная, чем прежде. Сначала в верхнем углу окна показался ее округлый перед. Я смотрела недоверчиво, хотя сразу ее узнала. Иллюстрированный словарь для детей «II mio primo Palazzi» [4] «Мой первый Палацци» (итал.). снова соскользнул у меня с колен и со стуком упал на пол. Тем временем туча медленно опустилась немного ниже, теперь она уже почти касалась оконного стекла. Среди клубов густого, как сажа, дыма я разглядела какие-то лохмотья, разрозненные ботинки, пустые чемоданы. Что-то большое отделилось от сердца, поднялось и застряло в горле, причиняя мне боль. Тогда я все поняла. В этой черной туче, которую ветер гнал над морями и океанами, плыли по небу мои родственники.

Трудно было преодолеть смятение, которое внесло в мое существование это родство. Туча черного дыма полностью аннулирует мою жизнь, отнимает право на собственную судьбу, обращает меня в точку в конце фразы, рассказывающей не обо мне. Я родилась, когда все уже давно закончилось, поэтому мои желания и усилия, отчаянные выходки, романы, роды и разводы становятся ничего не значащими фактами. Я — против. У меня тоже есть право на собственную судьбу. С каждым годом обойтись без нее все труднее. Только половина моих родственников плывет в этой туче, думаю я сердито. Только половина. А вторая половина беззаботно живет в чудесном мире из словаря Палацци.