Василий Аксенов - Логово Льва. Забытые рассказы

– Зато валюта, мин херц, шмотки навалом. Стоп, приехали!

Они прошли сквозь вертящиеся двери и поднялись в лифте на шестой этаж, в ресторан. Давно Глебу не приходилось бывать в таких местах. Зал был пуст: обеды кончились, а вечерняя публика еще не собралась. Стеклянный купол пропускал многоцветные лучи закатного неба. Через полчаса здесь зажгутся все огни, и неба уже не будет видно.

– Слушай, Герка. Может быть, выпьем в подвальчике и погуляем? – сказал Глеб и сам удивился своему тоскливому тону.

Герка склонился к его уху.

– Глеб, если ты насчет тити-мити, то не волнуйся: у меня сейчас водится презренный металл.

Он похлопал себя по карману и победоносно огляделся. Подошел официант, зажег настольную лампу, расставил приборы. Герка, не глядя в карточку, назвал несколько блюд, заказал большое количество водки.

– Я все-таки не понимаю, парень, – обратился он затем к Глебу, – как ты оказался в этом общежитии?

– Это от горкомхоза, я там разнорабочим.

– О!

– Асфальтом улицы кроем, – уточнил Глеб.

– Твои старики отказались от блудного сына?

– Нет, я сам ушел из дому.

– Понимаю, поближе к жизни народа? Ведь ты писатель. Все еще грешишь, а?

Глеб с досадой поморщился. Почему-то ему не хотелось особенно откровенничать.

– Да нет, не совсем то… понимаешь… в общем, не совсем то, о чем ты думаешь.

Появился официант с каменным лицом жонглера, замелькал вокруг стола, крутя подносом, расставляя тарелки, наливая рюмки. Когда он исчез, Герка поднял рюмку, высокопарно произнес:

– За дружбу, за встречу на дорогах жизни, за нашу бурную молодость, которая еще не закончилась!

Они торопливо выпили три рюмки подряд. Оба чувствовали, что нужно сломать какой-то барьер, разделяющий их. По сути дела, и тому и другому казалось, что он сидит за столом с совершенно посторонним человеком, но они не хотели этому верить. После третьей рюмки Глеб тоже настроился патетически, разлил водку и провозгласил:

– Выпьем за счастье, Геракл! За большое счастье, которое нас ждет! Я верю!

Герка усмехнулся.

– Есть такие стихи, кажется, Киплинга:

Вот что верно: удача, расчет, немного фантазии, в нужную минуту удар кулаком – и ты в дамках, – закончил свою мысль Герка.

– А труд?

– Труд! Смешно слушать! Люди трудятся, копят монету, мечтают о будущем, а я хочу иметь все сразу: дачу, машину, костюмы, девок. Вот счастье! И этого можно достигнуть, – он понизил голос, – даже в наших условиях.

– Велико твое счастье! – насмешливо процедил Глеб. – И какими же средствами ты собираешься его достигнуть?

– Любыми!

Глеб резко отбросил спичечный коробок.

– Перестань! Ты остался таким же мальчишкой. Даже странно: прошло три года.

Пронзительный, замысловатый вопль трубы вдруг полетел с эстрады, загрохотал барабан, энергично вступили саксофоны – началась вечерняя программа.

– Чудак ты, – сказал Герка, но вдруг улыбнулся и помахал рукой. Ему вежливо кланялись издали трое молодых людей. Стиляги не стиляги, но, в общем, чертовски элегантные ребята. – Обрати внимание на этих людей. Вот тебе иллюстрация к моим словам: мальчики сами строят себе красивую жизнь. По мелочам, правда, работают, но хватка у них есть. Самые заядлые фарцовщики.

– То есть?

– Ты не знаешь? Как бы тебе объяснить… словом, культурные связи. Скупают у туристов, у моряков вещички разные: часы, пластинки, рубахи эти нейлоновые – в общем, стильную всякую утварь. Ну, и реализуют. Хочешь, познакомлю? Мне они делают скидку.

– Уволь, с дерьмом таким не хочу якшаться.

Герка откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на Глеба.

– Дерьмо-то дерьмо, но это они пользуются благами жизни, а не твои работяги-чистяги.

– Да ты блатным, что ли, стал? – изумился Глеб.

Герка опрокинул рюмку и сразу же налил себе другую. Он перегнулся через стол и зашептал. Круглая его физиономия плавала в табачном дыму перед лицом Глеба, сощуренные глаза светились злым огнем.

– Мой милый, хочешь, я открою тебе карты? Ты ведь думаешь, что я вместе с тобой в армию загремел. Трижды ха-ха! Меня тогда научил один тип, золотая башка, неделю перед комиссией готовился, табачный лист жевал и всякое другое. Пришел с отеками, сердце, как испорченный дизель, отпустили вчистую. Месяц в ус не дую, продолжаю светскую жизнь. Вдруг повестка: видно, усомнился кто-то. В один день собрался, поцеловал свою милашку Элл очку Коппе – помнишь такую? – и махнул в Иркутск, на стройку. Ну, папахен здесь замял: мол, энтузи-аст-романтик, с больным сердцем уехал по зову партии. Папенькина опека – это хорошо, но до определенного возраста. Теперь я сам тертый калач, хлебнул нашей прекрасной действительности, пообломала меня жизнь. Ну, вот устроился я там водителем в один трест, на первый класс сдал, между прочим. Сначала простачком был, не понимал, что к чему, потом добрые люди просветили. Подробностей тебе знать пока нечего, но только скажу, что бизнес я там сделал железный. В Питере труднее работать, но возможности и здесь есть. Нужно только быть настоящим мужчиной. Глебка, я тебя хорошо знаю, ты как раз такой малый, какой нам нужен. Не будь олухом, плюнь в эту асфальтовую кашу. Сколько ты имеешь? Ну, скажи: семь, восемь бумаг? Эти суммы вызывают у меня улыбку. Хочешь одеваться, как я, курить такие сигареты, в рестораны ходить? Мы уже не мальчики, надо самим думать о себе, сразу брать жизнь за холку. Рраз! – Он неожиданно выбросил руку вперед и будто схватил что-то в воздухе. Губы его растянулись, обнажив крупные, как клавиши, зубы. – Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача! Если тебе не по душе Киплинг, то вот, пожалуйста, вполне марксистская формулировочка.

Он сунул в рот сигарету, чиркнул зажигалкой, жадно, глубоко затянулся. Только сейчас Глеб заметил у него на правой руке массивное граненое кольцо. При случае им можно выбить зуб или глаз. Глеб опустил голову, смял в руках салфетку. Это кольцо, окруженное розовыми валиками жира, прыгающее в такт джазовой мелодии, вызвало у него противное ощущение. Он не мог его видеть, но еще больше он боялся взглянуть в Теркину рожу. Все же Глеб поднял голову и уперся взглядом в его глаза.

– Ну, собака, – медленно заговорил он, – теперь я тебя узнал! Ты сам разделся передо мной, я не толкал тебя на это. Сволочь! Парни там работали, строили ГЭС, а ты «левака» давал, бизнес делал. Болтаешь о мужестве. Мичурина цитируешь! Ты дезертир и проходимец!

– Опомнись, друг, – сказал Герка.

– Молчи! И меня хочешь затащить в свое болото? Нет, сэр, не выйдет. Я скорее… Неужели ты не понимаешь, что это я хозяин жизни, я, а не ты? Ты только уж – ползешь, прячешься, куснешь, а толку мало. А я иду прямо!