Дмитрий Стародубцев - Куда уходят львы. Книга вторая

Она уволилась две недели назад? Он даже этого не заметил! Закрутился, погряз в проблемах? «ДиЕТПЛАСТ», разборки, бухалово, беременная жена и прочее? Чушь! ©Мы завсегда оправдаем в своих глазах собственные нечистоплотные поступки.Каким же нужно быть гнидой и моральным уродом, чтобы разбить розовое сердечко бедной девочки! Каким же нужно быть близоруким чмом, чтобы дать упорхнуть из рук собственному счастью! Марина? Да пошла она в жопу! Ее нет в природе, она — идеалистический миф, навязчивая мысль пациента «Кащенко». Дожидаться ее — все равно что лететь на аэроплане братьев Вуазен к Марсу или желать материализовать галлюцинацию хорошего кокаинового дозняка. Зато есть Ксюша — живая, взаправдашняя, состоящая из атомов, молекул, — и есть ее глаза, в которых отражаются доминиканские звезды, улыбка, наделенная прелестью самых восхитительных садов, юная кожа с запахом океана, милые ступни в белом гаитянском песке, в конце концов, ее восторженная страсть и искренняя любовь…

Рафаэль подошел к окну, раздвинул жалюзи. Ему открылся городской пейзаж — то был чахлый, зашореный, безнадежный серо-зимний мирок, в котором он однажды прописался за $750 и от которого ему давно хотелось блевать. Шел зимний дождь, напротив, на стене жилого дома повис на веревке рабочий-верхолаз и прокрашивал стыки между бетонными блоками.

Белозёров вернулся за стол и схватил коммуникатор. Он нашел телефон Ксюши, но палец завис над кнопкой — требовалось тщательно подобрать первые слова. Она его простит, точно простит. Он сейчас выдумает что-нибудь невероятное… Но сначала надо сходить отлить…

Телефон затрясся в руке, словно от страха. Это был «входящий», и звонил г. Миронов.

Миронов:

— БЕЛАЗЁРАВ! Все, ты труп! А я ведь тебя предупреждал! Еще Пауло Коэльо (1947 покуда живой) сказал, что предательство — это удар, которого не ждешь!

— Неужели? — огрызнулся Рафаэль, чувствуя, что, наверное, впервые в жизни почему-то совершенно не боится телемафиози. — А вот Уильям Шекспир (1564–1616) считает, что, увлекшись ревнивой подозрительностью, можно оскорбить и совершенно невинного человека.

Миронов судорожно рассмеялся ему в ухо, примерно теми же отвратительными звуками, которые издают, когда задыхаются.

— Ты хочешь сказать, что у вас с Лаймой ничего не было? Ты хочешь сказать, что фотографии, которые у меня сейчас на столе, подделка?

— Какие фотографии? — растерялся Белозёров.

Миронов:

— Ты вообще у нас, Белозёров, прямо порнозвезда. Тебе надо на Рен-ТВ, в ночной эфир. С утра прихожу на работу — мне показывают в Интернете порнуху на пляже с твоим участием. Через полчаса приносят эти снимки. Где ты с Лаймой. В отеле, что ли, каком-то.

Рафаэль:

— Я с Лаймой?! Бред!

Белозёров почувствовал настойчивую резь в районе мочевого пузыря.

Миронов:

— Я тоже поначалу решил: не может быть. Но, видишь ли, здесь все подробно, в деталях. И Лайма, и твой поганый херок у нее в зубах. А знаешь, что самое интересное? Я эти фотки не заказывал, мне их заказным письмом прислали. Понятия не имею, кто за всем этим стоит…

Рафаэль опять вернулся к окну, только на этот раз ничего за ним не увидел, кроме расплывчатого грязного пятна. Он распахнул его и глотнул порцию насыщенного влажной тухлецой воздуха.

— Она сама. Я не хотел. Она меня шантажировала, — промямлил он, с трудом складывая звуки в слова.

Миронов:

— Ты что, маленький мальчик, что ли?! Короче, Белозёров, я снял твои ролики с эфира. И «ДиЕТПЛАСТ» тоже. Тем более что на него телега пришла из Антимонопольного. Ты в курсе?

Такой концентрации мата в его речи еще никогда не было.

Рафаэль:

— Да.

Миронов:

— Так что пока приготовься сдавать дела. А что с тобой делать, я подумаю. Но в любом случае пощады не жди! Все, иди гони говно по трубам!

Белозёров сам положил трубку.

Нет, до туалета он уже не добежит. Рафаэль залез на подоконник, расстегнул ширинку и ударил горячей струей в воздух. Однажды по пьянке он такое уже проделывал.

В последующие после этого события дни мне круглосуточно надоедали с терками и наездами всякие X,Y и Z вирусы: руководители телеканалов, банкиры, следователи, судебные приставы, хабаровские разводилы… Мною неожиданно заинтересовались прокуратура, Союз пoтpeбитeлeй PФ, даже ФСБ, не говоря уже о фискальных ведомствах. Кстати, в налоговую пришла по почте анонимка про мои, якобы, финансовые преступления, так что в «Lions creative» сразу же началась проверка. Мои рекламные ролики повсеместно изгнали из эфира, а по средствам масс-медиа прокатилась гнусная деза о моем совершенном банкротстве.

Конечно, я пытался спасти ситуацию и во многом преуспел, но моя империя, как заколдованная, продолжала на глазах разваливаться. Вскоре всякая торговля прекратилась, операторы моего call-центра теперь принимали не заказы, а многочисленные претензии. Персонал стал разбегаться, половина доставщиков во главе с сепаратистом и уголовной рожей Майоровым подалась в телемагазин к Саймону.

Даже мой любимчик Петрович, завсклада и звезда телерекламы, предпочел вернуться на старую работу, где его ждал прежний маленький, но твердый оклад и гарантированный «социальный пакет». Мои директора филиалов в городах и весях набрали в рот воды — выжидали, скунсы вонючие, чем все это закончится. Короче, крысы вприпрыжку бежали с тонущего корабля, и только его капитан и несколько искренне преданных ему по глупости и слепой влюбленности матросиков оставались у штурвала. Что касается Гриши Расторгуева, на которого я так надеялся, то он просто пропал, что навело меня на печальные мысли о его причастности к моим бедам.

Силы мои таяли, от нервов остались жалкие лоскуты, сердце надрывалось в груди в стиле hard techno. Даже мой закадычный корешок в штанах вот уже пятый день категорически отказывался вставать, симулируя под дремучего импотента. Все время мучительно хотелось спать, но одновременно я страдал тяжелейшей формой бессонницы. Чтобы выжить в этих нечеловеческих условиях, я принялся ведрами хлебать энергетики, принимать всякие сомнительные таблеточки-антидепрессанты и все чаще искал спасение в бутылке. Настя ежедневно насиловала мне мозг — про мое пьянство, про деньги, про свою долбаную беременность, — и я теперь ненавидел ее, пожалуй, сильнее, чем всех своих врагов вместе взятых. Эх, если б не наш совместный плод в ее животе и не ее соучастие в афере со ста миллионами…