Лесли Уоллер - Семья

Розали знала, что живет во вседозволенном обществе, в котором возможны отступления от общепринятых моральных норм. Журналы, которые она читала, изобиловали примерами супружеской неверности и половой извращенности, к этому уже все привыкли. Розали знала, что у авторов журнальных статей это вызывало гнев, но они упорно продолжали сообщать о самых потрясающих нравственных преступлениях. Делали это снова и снова.

Ей пришло в голову, что если у Бена любовница, то и ей следовало бы завести любовника. Неясно только, как это осуществить.

Она знала, что в Виллидж были парни, которые много чего ей плели об этом. Но они были ужасно грязными и бог знает когда мылись в последний раз. Одно требование она наверняка предъявила бы к любовнику: чтобы он регулярно принимал душ и чистил зубы.

В половине второго она опять встала и спустилась вниз, чтобы посмотреть в большом словаре слово «deracinate». [129] Уничтожать (англ.).

— У нас есть один идиот, который считает, что мы не должны иметь никаких дел с мафией, потому что она очень часто прибегает к насилию.

Палмер кивнул, как бы подтверждая свои слова. Он пил уже третий стакан шотландского виски и знал, что Вирджинии Клэри надоело его слушать.

— Как будто обычные люди редко прибегают к насилию, — добавил он немного погодя.

Комната представляла собой нечто вроде библиотеки и выходила окнами на реку. Одна стена от пола до потолка была занята книжными полками, но не на всех полках еще были книги. Кроме того, в комнате были большой диван, на нем устроилась Вирджиния со стаканом в руке, письменный стол и мягкое кресло, в котором сейчас сидел Палмер. Он почувствовал, что говорит слишком монотонно, и остановился.

— Человек чаще прибегает к насилию, чем какое-либо другое животное, — сказала она.

— Причем он, единственный, обладает способностью, применив насилие, порицать его. Как будто… — Палмеру разговор нравился, и он опять оживился. — Разве мы не применили силу сегодня вечером перед отелем «Уолдорф», когда разгоняли этих ненормальных демонстрантов? Никакие мафиозные структуры, синдикаты и чего там еще не демонстрируют столько насилия, бессердечия и черствости.

— Только человек, помимо прочего, еще и двуличное животное, — заявила Вирджиния. Палмер понял, что она была не трезвее, чем он сам. — Животное, которое совершает преступления, о которых никакое другое животное и не помышляет, а потом называет такие преступления зверством. О другом человеке он говорит: «Он вел себя как животное», но на самом деле это означает: «Он вел себя как человек».

— Он — единственное животное, которое может разговаривать.

— Поэтому только он говорит неправду.

— Браво! — закричал он.

Она выпрямилась.

— Давай лучше займемся любовью.

— Это лучшее, что можно придумать.

— Раз ты так ненавидишь человечество, — сказала она, допивая то, что осталось в стакане, — почему ты просто не размозжишь себе череп?

— Это не в моем стиле.

— Зато в моем. Теперь я не настолько хорошая католичка, чтобы бояться самоубийства.

— Вот как, — парировал он. — Тогда почему ты не покончила с собой?

— Потому что в этом мире еще много сукиных детей, которых я бы хотела захватить с собой.

— Браво! — сказал он.

— А ты разве не ощущаешь нечто подобное?

— У меня нет желания переселяться в мир иной.

Она кивнула.

— Это потому, что тебе подходит и этот, такой, какой он есть.

— Ни черта.

— Богатые всегда предпочитают статус-кво.

Его глаза сузились.

— Ты действительно ненавидишь меня, да?

Она на удивление твердым шагом подошла к его креслу. Потом присела и положила голову к нему на колени.

— Нет.

— Но, черт побери, что мне со всем этим делать?

— С чем этим?

— С банком. С корпорацией банков. Со всем.

— Просто рассматривай все проблемы по очереди. — Она начала гладить его ноги. — Ты все еще не можешь оправиться от шока, от осознания того, что ты не очень-то отличаешься от Винни Бига. Вот что в действительности кроется за всеми твоими вопросами. Ты уже знаешь ответ. Большое преступление. Большой бизнес. Чтобы это знать, тебе не было необходимости смотреть, как убивают полицейских и пикетчиков, чтобы защитить большой бизнес. Ты уже вылил свой собственный ушат грязи, мой дорогой. Ты уже испачкал свои руки. Я не говорю тебе ничего нового.

— Ты действительно ненавидишь меня.

Она взяла его руку и мягко ее сжала.

— На этот вопрос ты тоже знаешь ответ.

— Как же ты меня терпишь?

— Порок у человека в крови, — сказала она. — Зачат во грехе. Рожден в пороке. И так испокон веков. Я иногда напускаю на себя вид, но я все-таки человек и поэтому испорчена.

— Да нет же.

— Я на самом деле надеюсь, что менее порочна, чем некоторые. — Она с улыбкой посмотрела на него, и в ее глубоко посаженных глазах зажегся огонек. — Конечно, есть и святые. Но не я. Я не так порочна, как, например, ты. У меня не было столько соблазнов.

— В моей жизни не было соблазнов.

На этот раз она рассмеялась.

— Ты умеешь красиво говорить, поэтому говоришь неправду. Тебе дана власть. Это огромный соблазн. Если бы ее дали мне, знаешь, какой бы я теперь могла стать порочной!

— Всякая власть развращает? — спросил Палмер. — Это уже старо.

Он слушал свои слова, а в памяти будто прокручивалась старая магнитофонная запись. Он осознавал, что поступил с Джинни так же, как поступил с Гарри Элдером, когда разговор зашел о мужском климаксе. Он выслушал оба этих утверждения, а потом откинул их как устаревшие. Это как в дзюдо, когда на тебя бросается противник, а ты, увернувшись, ставишь ему подножку, и он, продолжая свое движение, оказывается сбитым с ног. На самом деле — трюк дешевый, потому что нужно просто немного ловкости. Не нужно думать, не нужен эмоциональный подъем. Простая уловка. Такие ходы он использовал большую часть своей жизни. И они срабатывали.

— Ты что-нибудь знаешь о таком явлении, как мужской климакс? — услышал он свой вопрос.

— Который Гарри приписал тебе?

— Разве я об этом говорил? Не припомню.

— Я верю в необходимость задавать себе вопросы, — сказала Джинни. — Я считаю, что богатые недостаточно этим занимаются.

— Ты опять меня обстреливаешь.

— Не только богатые, — поправила она. — Мы все должны быть Гамлетами, время от времени. Если только это не входит в привычку, верно?

— Сплошные вопросы. Без ответов. — Он прикоснулся к ее кудрявым темным волосам. — Ты уже забыла, что можно делать что-нибудь еще, кроме того, чтобы задавать вопросы.

— Человек — единственное животное, которое решает такую проблему.

Он покачал головой.

— Крыса, попавшая в лабиринт, тоже. — Он теребил завиток ее волос. — Как ты думаешь, сорок — это опасный возраст?