Борис Иванов - Сборник

«Как только Русти прочел ту цидульку и вник в ее смысл — рассказывал Хенки, — так он аж позеленел весь и даже как бы пупырышками пошел — что твой корнишон. Потом сорвал проклятую бумагу с каретки и в карман поскорей засунул — озираясь, чтоб не увидел кто… И из-за того, что прочитал он в бумажке этой у него карты, что называется, из рук валились. Благо что они были на экране…»

— Да… — заключил подошедший к «рабочему месту» боцмана сзади док Сандерс. — Я вижу, ваше же, так сказать, порождение на вас действует крайне деморализующе… Вы напрасно пытаетесь крыть бубновый валет шестеркой крестей…

— Это еще посмотрим — кто тут «порождение», — скептически заметил Шпилли с экрана. — И вообще — сгинь и не подсказывай тут, старый козел…

— С бубей ходить надо, — тут же посоветовала заинтересовавшаяся партией миссис Шарбогард.

— Господи, с каких бубей! — возмутился случившийся тут как тут Лемье. — У него же — одна мелочь. Тем более что козыри у вас — червы…

— А еще раз подсказки будут — колодой по носу, — угрюмо предупредил Шпилли. — И «винт» — на хрен!..

— Мне кажется, вас надо подменить, — вздохнул док Сандерс. — По-моему, Ник с трудом подавляет зуд в кончиках пальцев…

Эта его реплика вызвала в рядах Миссии легкое оживление. Дело было связано, видимо, с каким-то неизвестным Русти комическим обстоятельством. А Ник Финнеган действительно — не отрываясь, даже несколько побледнев, наблюдал за неумело разыгрываемой Русти партией и характерным жестом потирал упомянутые доком кончики пальцев.

— Вы же знаете… — вспыхнул он.

Русти впервые увидел, как краснеют альбиносы.

— Я лучше буду меняться с кем-нибудь вахтой по кухне…

— Ну-ну — я шучу, — поспешил успокоить его Сандерс. — Для вас, Ник, — конечно же — исключение…

— Дайте-ка сяду я… Вы тут совсем скисли, — миссис Шарбогард, с нетерпением потирая руки, заменила охотно передавшего ей карты Русти.

Ник — впервые Русти видел его проявляющим нервозность — рывком встал и, буркнув нечто вроде того, что желает всем присутствующим приятных сновидений, ему же завтра рано вставать на дежурство, быстрыми шагами удалился из отсека.

— Господи! Как вы не понимаете? — неожиданно подала голос занятая до той поры попытками скормить вконец загнанной и офонаревшей от валерьянки Марго крошки бисквита мисс Ульцер. — Это же просто садизм! Изощренный садизм! Никто и никогда не переиграет этого вашего Шпилли, и мы будем висеть над дурацким Фомальгаутом до тех пор, пока на Нимейе все не свихнутся окончательно и не перебьют друг друга! А у меня там работает племянница. По контракту. Только что закончила колледж! Боже мой! Наше положение — безвыходно! Нас не отыщут во веки веков! Решат, что мы просто не вышли из Подпространства…

— Уймитесь, мисс… — неприятным, скрипучим голосом остановил поток ее излияний Колдун. — Наш друг, — он коротким жестом указал на Русти, — заверяет нас, что Шпилли никогда не передергивает… Ну а если положение и впрямь станет безнадежным… — тут Маддер опустил взгляд на по-прежнему прикованный к его руке кейс, — то я попробую… Я попробую сделать его менее безнадежным. И Бога ради, прекратите крошить на ковер…

На минуту все — и даже, кажется, Шпилли — воззрились на Колдуна. Но тот, ничем не означив какого-либо желания продолжать разговор, поднялся с места и, пожелав всем приятных сновидений, удалился.

Окончательно обалдевший от событий этих не самых спокойных в его жизни суток и твердо решивший, что утро вечера мудренее, Русти последовал примеру дока Маддера.

Дойдя до крохотного — словно на детей рассчитанного — камбуза, он застал там Ника, задумчиво сидящего перед рюмкой сливовицы: «Леди» была основательно загружена спиртным — прямо-таки летучий винный погребок какой-то, что, однако, было и неудивительно, учитывая перевозимый ею контингент пассажиров последнего рейса. Русти молча уместился на второе свободное место за откинутым разделочным столиком, взял свободную — хрустальную вроде емкость и нацедил и себе немного «огненной воды». На строение у него было из рук вон.

— Так вы в карты не играете, гошподин Флаэрти? — спросил он у молчаливого альбиноса, произведенного им «де-факто» в собутыльники — У меня был один жнакомый — на «Георгии Победоношце» — навигатор по имени Михаил… Он вот тоже — карты в руки — ни-ни. То ли из баптистов был, то ли из этих… штароверов… Обштоятельный мужик — хотя и по фамилии Шебутной. «Шебутной» — это по-рушшки ожначает што-то вроде «рашторопный», в шмышле — наоборот. Шложное, одним шловом, понятие… Один раж только, говорят, в карты глянул — и то: кэпу Тоцкому шерез плечо — когда он в плену на Харуре с Кривым Шайтаном на жизнь и швободу твоего экипажа в «покер» режалшя. Туг уж у каждого в рашкладе интереш был, шоглашитешь, миштер. «Дурень, — говорит, — вот ровно, как миссис Шарбогард давеча — Ш бубей ходи! И што же — кэп его пошлушал и отыграл-таки кораблик швой назад, да и Шайтана шамого еще чуть без шганов не оштавил… А Майкл так год потом грех жамаливал — вше поштом да молениями. Ребята от него вше дожнавались: как это он про бубны допер, ешли шроду карт в руки не брал? Одного джину на него бочку извели — на разговение — так нет! Кремень мужик: так и не призналшя. «Божье, — говорит, — Шлово мне было». Вот так, жначит. А вы тоже из этих?

Тут Русти скосился на налитую стопку и кашлянул. В образ истово верующего страстотерпца сей предмет как-то не вписывался… Разве что — на разговение…

Ник, проследив его взгляд, молча подхватил емкость со стола и, буркнув «Прозит!» — отсалютовал ею боцману и опрокинул в себя. Русти последовал его примеру.

Принятая толика живительной влаги сообщила угрюмому молчуну чуток разговорчивости.

— Нет, я не баптист, — сообщил он, раз уж все равно пришлось раскрыть рот, чтобы поместить в него закуску. — Протестант — по крещению. А вообще-то — безразличен к таким материям… Пусть доказательством бытия Божия занимаются те, кому за это деньги платят… А что до карт — извините, офицер, — у меня с ними связаны неприятные воспоминания. Чисто личного характера…

— Ну — ижвините, миштер, ешли я жадел ваши щувштва. — придав своему голосу должную глубину, процедил боцман.

Такой прием обычно сразу заставлял собеседника ощутить себя бесчувственным злодеем, причинившим старшему интенданту Раусхорну своими психологическими вывертами море страданий.

Сработало и сейчас.

Николас Флаэрти зарделся — второй раз за этот вечер — и снова налил сливовицы — себе и Русти.

— Видите ли, мистер Раусхорн, — подумав, начал он, — азарт карточных игроков — это, пожалуй, самый большой недостаток мой и моего брата — Питера… Вы, наверное, уже слышали от кого-нибудь нашу с ним историю?