Галина Грановская - Черный плащ немецкого господина

— В получении груза расписывался.

— Это на той стороне. А тут, перед отъездом, что подписывал, знаешь? Ты по ним числишься не просто экспедитором.

Тут он припомнил, что действительно, перед самым первым рейсом много чего подписывал в кабинете Бакатина, еще удивился тогда, что простая командировка сопровождалась такой большой бумажной волокитой. А что ты хотел, сказал Бакатин, ты теперь материально ответственное лицо. И торопил его, давай быстрее ставь подписи, спешил на какое-то срочное совещание. И он, Павел, послушно расписывался там, где зам тыкал пальцем. Посмотреть бы сейчас те бумаги, кем он там числится? Вот они радовались, наверное, что нашли доверчивого дурака, готового сесть за них в тюрьму.

— Не ты один так попался, — словно продолжая его мысль, усмехнулась Элеонора. — Они таких выискивали по всему городу. Брали на работу. А потом пользовали, как хотели.

— Кто — они ? — спросил он, задетый за живое.

Хотя и сам знал, кто. Неверский, и его зам. Еще были заведующий какой-то аптекой, директор филиала. Все те, кто приходил послушать его отчет о том, как он ездил. Еще тогда это его очень удивляло. Что интересного в том, как он получал лекарства, как пересекал границу? А им было интересно. Они мысленно проделывали это сами. И ликовали, и вздыхали облегченно, когда машины с лекарствами были уже на своей стороне. Он, Павел, вез им большие деньги, рискуя собственной шкурой.

— Но я всего лишь нанятый работник. Хозяин компании и получатель груза…

— Нигде по документам не значилось, что хозяин груза — компания Неверского, — перебила его Элеонора. — Везде проходила фирма «Диагностика».

— Чушь какая-то! — возмутился Павел. — «Диагностика» — это аппарат, над которым я работаю!

Элеонора пожала плечами.

— Какой смысл мне все это придумывать? «Диагностика» это не только аппарат, это еще и фирма, одно из дочерних предприятий объединения. Я тоже глазам своим не поверила, когда увидела, что хозяином этой самой «Диагностики» по документам значишься ты.

— Ты видела эти документы?

Она усмехнулась.

— И не только эти. Там много чего любопытного…

Если все рассказанное Элеонорой, правда, то ему, и в самом деле, может грозить тюрьма.

Стоп. Все это настолько нелепо, что просто не может быть правдой!

— Допустим, все так и было, как ты говоришь. И все это, конечно, плохо. Но в любом случае, сколько я мог привезти этих лекарств за пару-тройку рейсов? — попробовал он защищаться. — Всего несколько машин…

— Я же говорю, ты не один такой. У него целая группа под разными вывесками моталась туда-сюда. И все работали на «Диагностику». Массовый ввоз был налажен.

У Элеоноры на все имелся готовый, четкий ответ. Именно это и настораживало. Он пристально вгляделся в ее лицо. Перед ним была новая, незнакомая ему Элеонора. Без косметики лицо было чужим. Еще этот странный прищур, этот блеск в глазах. Отрывистая речь, все по делу. А раньше с ней и говорить-то было не о чем. Впрочем, тогда и разговаривать было некогда, встречи всегда были короткими и в обстановке к разговорам не располагающей. Не верить этой новой Элеоноре трудно. Но трудно и поверить в то, что он так глупо вляпался в какую-то очень нехорошую историю… Надо подумать.

— Я должен сам увидеть эти документы, — произнес он, наконец.

Элеонора вздохнула.

— Зря не веришь. Там все очень серьезно. Потому что поддельные и просроченные лекарства еще не самое страшное.

— Что же самое страшное? — почти злобно поинтересовался он. Какие еще сюрпризы его ожидают?

Казалось, она колеблется — сказать — не сказать?

— Думаю, и этого достаточно, чтобы подумать — возвращаться или нет, — произнесла, наконец. — Думаю, Лондон для тебя сейчас более безопасное место.

Она, что, совсем рехнулась? Лететь в Лондон? Прямо сейчас? Что он будет там делать — в чужой стране, не зная языка? На что жить?

Элеонора перевела взгляд на дипломат, провела ладонью по его яркой коже.

— Здесь номера счетов, на которых лежат деньги. Очень большие деньги. — Подняв голову, снова взглянула ему в лицо. — В том числе и те, которые заработаны тобой. У Неверского, как ты знаешь, везде свои люди. Успели предупредить, что за ним придут. Он сам передал все номера счетов мне и срочно отправил в Лондон. Сказал, что прилетит следом. Надеялся на свои связи, сказал, что надолго его не задержат. Только ошибался, — в голосе Элеоноры проскользнуло что-то похожее на торжество. — Сядет надолго. Может быть, друзья и рады были бы помочь за хорошие деньги, да только вряд ли у них теперь что-то получится. В налоговую попали такие документы, что на этот раз отмазаться ему будет нелегко.

Павел пристально посмотрел ей в лицо.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, — с усмешкой ответила Элеонора, не отводя взгляда.

— Твоя работа? — не поверил он.

— В каждой его аптеке сидел врач-консультант, который выписывал нужные рецепты на всякие сильнодействующие лекарства, — не ответив на вопрос, сказала Элеонора. — На сильнодействующие препараты, — повторила с нажимом. — Это не какое-нибудь «экстази»… А кое-что продавалось и просто так, на студенческих вечеринках, например, на школьных праздниках.

Павел похолодел. Если окажется, что на него оформлена всего лишь одна аптека, но торгующая наркотиками в школах… Он не знал, какие там статьи за это полагаются, но знал, что посадят наверняка.

Но Элеонора! Он поднял голову и посмотрел на женщину, которую, как ему казалось, уже знал. Все считали ее просто ленивой и не желающей работать дурой, неспособной думать домохозяйкой, а она просто играла эту роль, копила ненависть и ждала своего часа.

— Все они, сволочи, погорели, — прищурившись, произнесла она тихим низким голосом, от которого у него пробежал мороз по коже. — Поработали на славу. Пусть теперь также хорошо отдохнут.

— Но ты, ведь, тоже кусала от того пирога, на который Неверский зарабатывал, — враждебно произнес Павел. — Он тебя содержал, создал такие условия, о которых другие не могут даже и мечтать. Один дом…

— Дом? — злобно перебила его Элеонора. — Осточертел мне он, этот дом! Целыми днями одна. Кому он был нужен этот дом? Когда-то он сказал тебе, что у него нет семьи. Семьи нет, это правда. Он при мне это сказал, чтобы лишний раз ущипнуть. Только не моя в том вина. Он сам, собственными руками ее разрушил. Талант у него такой — все разрушать. Все, к чему ни прикоснется, превращается в дерьмо, рушится и распадается…

— Он делал и много хорошего.

— Да? И ты купился на его рожу? — усмехнулась Элеонора. — Такой, всеми уважаемый и любимый, — особенно секретаршами! — такой отзывчивый, щедрый дядя-миллионер, который день и ночь печется о больных и бедных! Уж ты-то должен был знать его лучше других, все-таки вместе учились.