Иван Дроздов - Шальные миллионы

Медленно подвигала рычаг оборотов вперед, и турбина свой обычный воркующий рокот меняла вначале на прерывистый стон, а затем — на ровный звенящий гул, удары под кормой становились резче, но реже. И вот что было ей любопытно и что она не могла объяснить: нос «Назона» перестал задираться, наоборот, он будто бы сник, припал к поверхности моря, и катер, точно скаковая лошадь на последних метрах дистанции, вытянулся в струнку, птицей летел по воздуху.

Анюта почувствовала боль в руке, обернулась и увидела припавшего к ней Бориса, — он как клещами вцепился ей в руку, словно боясь вылететь из кабины. Анна сбавила обороты и, любовно оглядывая приборы, думала о «Назоне»: а если турбину его вывести на предельные обороты? Он, наверное, взлетит на воздух, но вот опуститься плавно и на всю площадь днища не сумеет. И тогда, как говорят станичники, не соберешь дров. Взглянув на Бориса, сделала вид, что страха его не замечает. Развернула «Назон» и они уже на меньшей скорости пошли к «Шалашу».

Вряд ли теперь Борис захочет когда-нибудь вновь с ней покататься. Подумала об этом и улыбнулась. Ее женское честолюбие торжествовало. Она любила себя в такие минуты.

Прогулка на катере встряхнула Бориса, он ожил, взбодрился, он словно на экране увидел иную жизнь — яркую, необыкновенную. Это был миг, но миг полета, миг страха, риска и вместе с тем сладостного ощущения победы над силами, которые составляют суть природы, ее тайну.

Сходя на причал, он вежливо поблагодарил Анну, но ничего не сказал о своем восхищении искусством ее вождения, о том, что он испытывал. Грудь переполнялась восторгом, вдруг проснувшейся жаждой жизни. Он выбрал пустынный клочок пляжа, лег на спину, стал смотреть в небо. Думал об Анне, только о ней. Он часто видит ее с Малышом, но значит ли это… Приподнялся на локтях: ни на пляже, ни в море, ни в беседке никого не было. «Что они делают? Чем заняты?»

Краем уха он слышал, что Малыш купил несколько типографий, там печатают Анютину книгу. Книгу?.. На разных языках? И, наверное, печатают в немалых количествах. И продают недешево!

Мысль эта точно толкнула в грудь. Бизнес! Это же бизнес! Чистые деньги! Где хочешь храни, на что хочешь расходуй. И никто не спросит, не станет придираться.

Почувствовал жар в голове, по телу пробежал озноб. Его обошли! Из-под носа увели такое дело. Ведь он знал Анну раньше Малыша и читал ее книгу. И еще думал: «Совсем юная девушка, а как написала!» А один его приятель из Америки, увидев Анюту, сказал: «У меня есть в Голливуде знакомый режиссер. Мы можем ее продать». — «Кого продать?» — не понял Борис. «Ее продать, подружку твоей жены. Ты посмотри, какая фактура!»

Борис тогда сказал приятелю: «Она писательница. Не продается». На что приятель, а он был циник, как все приятели Бориса, заметил: «Люди все продаются. Писатели — тоже. Но чтобы я поверил, что эта краля — писательница, — извини, ты об этом скажи кому-нибудь другому».

Борис не стал уверять приятеля и искать «кого-нибудь другого» тоже не стал; он знал своих друзей — и тех, кто живет в Союзе, и тех, кто уехал и живет в другой стране, — знал их агрессивный нрав, ядовитый скепсис и врожденный цинизм: они ни во что не верили, всех презирали, даже близких друзей, и на все доводы о наличии чего-нибудь святого и высокого в другом, особенно если это был гой, отвечали: «Не делай из меня дурака, я знаю гоев, они все скоты». Иванов в таких случаях замолкал, в нем вздымалась волна негодования: отец-то его, Силай Михайлович, был гой, и, следовательно, он, Борис, тоже был наполовину гой, и оскорбление гоев он принимал и на себя, готов был ответить грубостью, но в нем жила и половина от матери, эта половина вдруг поднималась из глубин его существа, ласково улыбалась, говорила: «Умерь свой пыл, Борюшка, я твоя мать, а человека в нашем мире судят по матери. Вот если меня оскорбят, ты уж тогда постой за меня. Таким оскорбителям спуску не давай».

Гладит его по голове эта материнская половина, и он скоро приходит в себя. И успокаивается, и ему снова становится весело и приятно жить на белом свете.

Малыш для него был гоем, а если гой, то, значит, неумен, неловок, ленив и ни к чему не способен. Гоя легко опередить, обмануть, обвести вокруг пальца. Но как же случилось на этот раз? Он, Борис Иванов, сын своей мудрой матушки и внук еще более мудрого дедушки, — как же это он так банально и нелепо опрокинулся, позволил гою увести из-под носа такую добычу?

Мозг его лихорадочно работал. Он искал пути исправить положение, перехватить в свои сети уже пойманную другими огромную драгоценную рыбину.

Нетерпение подняло его на ноги, он пошел к лифту. И, поднявшись, позвонил на половину Нины.

Дверь открыл Сергей. И стоял на пороге, не давая возможности пройти.

— Вы к кому?

— Я к жене! — содрогаясь от ярости, проговорил Борис.

— Нины Николаевны нет. Она у Василия Васильевича.

— Кто это? Ах, да, — Малыш. А где он? Да-да, у себя. Василий Васильевич… Его никто так не называл.

Малыш и Малыш, а так… Никому не позволялось. Да и мало кто знал. А этот знает.

Апартаменты Малыша располагались на втором этаже и были точной копией Борисова крыла. Здесь тоже была большая комната метров на сорок, окна из нее выходили на море и на левую часть двора, и с этих двух сторон крыло опоясывал балкон, часть которого была наглухо закрытой и отводилась под зимний сад. Из комнаты шел коридор, а там ванная, туалетное помещение и ходы в четыре других комнаты: спальню, кабинет и две комнаты для гостей. Обстановка и мебель, как и у Бориса, изготовлены на лучших фабриках Румынии и Болгарии, многие вазы, скульптуры, картины хранили черты старины и даже древности, приобретались предками бывшего хозяина виллы — родного дяди юного короля Михая.

В небольшом холле у дубовой двери дежурили два румына, один из них попросил Бориса подождать и впустил его только после того, как неспешно скрылся за дверью и испросил там разрешения. Борис вошел возбужденный, взволнованный нелюбезным церемонным приемом, подошел к большому круглому столу, за которым чинно и деловито сидели Малыш, Нина, Анна и незнакомый пожилой мужчина, одетый по-дорожному — в куртку и рубашку с цветным воротником. Нина показала Борису на кресло, — садись, мол, и не мешай.

Незнакомец обратился к Анне по-английски:

— Голливудская студия предлагает вам сыграть роль главной героини. — И назвал гонорар.

— Ого! — вскинулся Малыш. — Такая сумма и слава кинозвезды! А? Что вы скажете? Нет, мы подождем, когда они войдут во вкус и раскошелятся на сумму в десять раз большую. Уверяю вас, поступит и такое предложение. Эффект-то каков: казачка с Дона, автор книги, она же исполнительница главной роли. — Малыш повернулся к англичанину. — Мы будем думать.