Виктория Платова - Stalingrad, станция метро

Фу, гадость.

К тому же — с ярко выраженным смородиновым вкусом, а ведь Елизавета терпеть не может смородину! На свете не так много съедобных вещей, которые она не может терпеть — всего три. Халва, изюм и смородина. Иррациональная нелюбовь к халве и изюму преследует ее с самого детства и является источником мучений. Особенно это касается подлейшего изюма. Изюм имеет тенденцию внедряться в самые очаровательные вкусности, тем самым губя их на корню. Количество кексов, пирожных, творожков, шоколадок и пасхальных куличей, прошедших мимо Елизаветы из-за наличия в них изюма, не поддается исчислению. Раньше она пыталась как-то противостоять омерзительной, похожей на таракана сушеной ягоде: выковыривала ее, тщательно следя, чтобы ни одна мелкая тварь не затерялась. Но занятие это муторное, требующее внимания, сосредоточенности и хорошо развитой мелкой моторики рук. Это занятие — изнурительное, да-да! А, как известно, Елизавета не способна изнурять себя в принципе. Тьфу, пропасть! Гори он синим пламенем, чертов изюм!..

Со смородиной дела обстоят сложнее. Раньше Елизавета обожала смородину — черную, но особенно красную, перетертую с сахаром. Можно и не перетертую, можно прямо с куста. С кустов-то все и началось. Когда Елизавете не исполнилось еще и семи, они с Карлушей были приглашены к Карлушиному собутыльнику (то ли дяде Коке, то ли дяде Лёке) на дачу под Лугой. Собственно, это была не совсем дача — так, шесть заросших сорняками соток с несколькими кривыми яблонями и покосившейся хибарой в центре участка. Карлуша прихватил с собой на псевдодачу «WELTMEISTER», малолетнюю дочь и две бутылки водки. Кока-Лёка со своей стороны выкатил немудреную закуску, емкость с мутным самогоном и гобой.

Шла вторая половина июля.

Карлуша с Кокой-Лёкой пили водку, о чем-то спорили, хлопали друг друга по голым плечам, играли на два инструмента что-то развеселое, хлопчатобумажное, летнее — и снова пили. Елизавете жутко нравилось как они играют, но совсем не нравилось, что они пьют. Она бродила по участку, где летало множество стрекоз и даже попадались бабочки. И даже попались две лягушки, мама и сын (или — что гораздо естественнее — папа и дочь). И даже попалась чудесная зеленая ящерица, быстро-быстро перебирающая лапками. Совершенно зачарованная Елизавета поскакала следом за ящерицей на соседний участок, а потом еще на один. Там ящерица оторвалась от преследования и исчезла в густой траве. А вместо нее перед Елизаветой во всем своем великолепии предстали три смородиновых куста. Два с черными ягодами и один — с красными.

Как ей было удержаться?

Елизавета принялась срывать ягоды обеими руками и запихивать их себе в рот, пропуская сквозь зубы тонкие черенки, мешая черную смородину с красной. Сладкосладко и чуть-чуть кисло, и очень-очень вкусно, объедение, м-м!..

Тут-то ее и накрыли огромные страшные люди. Их было двое: женщина в летнем халате и мужчина в майке и трениках. С плечами, такими же голыми, как у Карлуши и Коки-Лёки, но только без «WELTMEISTERʼa» и без гобоя. Страшные люди начали страшно кричать на Елизавету. Вернее, кричала только женщина, а мужчина ухватил Елизавету за ухо и, тихо сопя, приговаривал:

— Ах ты, поганка! Ты у меня получишь, получишь! Я с тебя семь шкур спущу! Идем-ка к родителям, поганка!..

Елизавета моментально принялась рыдать в три ручья, размазывая по лицу слезы и смородиновый сок.

Через три минуты небольшая делегация уже входила на участок Коки-Лёки. Впереди шла женщина, почему-то прихватившая с собой тяпку. За ней следовали мужчина с Елизаветиным ухом в пальцах и сама громко рыдающая Елизавета.

— Ваша поганка? — зычным голосом спросил мужчина.

Карлуша, до этого расслабленно сидевший на замшелой лавочке у замшелого стола под одной из кривых яблонь, подскочил как ужаленный и бросился к Елизавете.

— Что случилось, блюмхен? — закричал он на ходу.

При виде такого родного Карлуши Елизавета начала плакать еще горше.

— Папочка, папа! — сквозь слезы повторяла она.

Худосочный нескладный Карлуша явно проигрывал крепко сбитому мужику в майке и потому тот позволил себе поистине мушкетерский выпад:

— Совсем обнаглела алкашня! Сидят тут, водяру в глотку льют, чтоб им захлебнуться! А спиногрызы ихние чужие сады обносят. Придется раскошелиться, папаша. И скажи спасибо, что ментов на тебя не натравили…

— Отпустите девочку, — только и сказал Карлуша.

Он не повысил голоса и никак не изменил его, но Елизаветино ухо тотчас оказалось на свободе. Елизавета ринулась к отцу и обхватила его за пояс, а он, наклонившись, тихонько прошептал:

— Иди в дом, блюмхен. А папа сейчас к тебе придет…

Что уж там происходило между Карлушей и нежданными визитерами, так и осталось тайной. Обзор из дома с грязными, затянутыми паутиной окнами был неважным, да и Елизавета все время плакала, сосредоточившись на нанесенной ей вселенской обиде. И на ухе, которое нестерпимо горело.

Кажется, мужик в майке толкнул Карлушу. А Карлуша толкнул его. А женщина в халате принялась размахивать тяпкой. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы на помощь Карлуше не пришел монументальный, украшенный множеством тюремных татуировок Кока-Лёка.

Потом они сидели на лавочке под яблоней. Карлуша держал Елизавету на коленях, а она обвивала его шею руками.

— Ты поступила не очень хорошо, блюмхен.

— Они тоже поступили не очень хорошо…

— Зачем нам брать пример с плохих людей? Никогда не надо этого делать.

— Я не буду, не буду. И смородину тоже не буду есть. Никогда.

— Это ты зря. Смородина здесь не при чем.

Еще как при чем!.. Карлушино лицо совсем близко, можно рассмотреть каждую его черточку, и это гораздо увлекательнее, чем гоняться за ящерицей. В Карлушиных руках Елизавета чувствует себя неуязвимой, сквозь яблоневые листья просвечивает солнце, а где-то у них за спиной играет на своем гобое Кока-Лёка.

…Какие странные леденцы.

Ощутимый смородиновый привкус сменился дынным (когда-то они с Карлушей купили замечательные дыни у двух братьев-таджиков, державших точку на Большой Пушкарской. Ни до, ни после таких чудесных дынь им не попадалось). После дыни наступает очередь клубники, вишневого варенья, жареных орешков, оливок с сыром — и все это связано с Карлушей, с какими-то смешными и не очень эпизодами из их жизни.

А вот и сахарная вата.

Ее-то уж точно не могло возникнуть. Вернее, воспоминание, с ней связанное, должно быть совсем другим, но получилось именно это —

зимний парк аттракционов.

Стрельба в тире, где Елизавета зарекомендовала себя самым лучшим стрелком; шляпы, взятые напрокат — тирольская для Карлуши и ковбойская для Елизаветы; американские горки, луна-парковый шедевр «Пирамиды майя» и, конечно же, павильончик гадалки на картах Таро.