Инка Парей - Сумрак

«Русский хлеб, — пробормотал он, — состоит из грубой ржаной муки, но только наполовину; остальное — сахарная свекла, отруби, листва».

Нет, на стекле ничего не было, но вот на полу… Он склонил голову набок, прижался лицом к створке и присмотрелся. Да, вот он, плакат, о котором он думал. Старик тут же живо его вообразил и даже смог прочесть стоявшие под портретами буквы. Разыскиваются террористы.

Двенадцать фотографий — восемь женщин и четверо мужчин. Один мужчина с усами, это не он, слишком худ, и нос не тот. Другой — в очках, очень толстый, и еще один с жидкими соломенными волосами, сквозь которые явственно просвечивала лысина. А что на последнем портрете? Да, это, должно быть, он, личность среднего возраста с неприметными чертами лица и очень серьезным взглядом.

Странно, сколько на свете людей с ничем не примечательными лицами, с лицами, в которых нет ничего достойного воспоминания. Или все дело в том, что он сейчас изо всех сил старается — слишком судорожно, слишком отчетливо — вспомнить мину этого человека, так внезапно вторгшегося в его сознание, так старается, что подробности этих черт не желают соединяться в нечто целое и ускользают от него?

Теперь он обнаружил в нижней части плаката несколько цифр, машинально провел рукой по тому месту, где находится нагрудный карман рубашки, в котором он обычно держал карандаш, но карандаша не было. Старик испугался. Грудь показалась ему абсолютно чужой. Она была густо покрыта чем-то жестким, непонятно откуда взявшимся и из чего состоящим, пальцы его скользнули по груди в пустоту.

«Значит, мне придется выучить номер наизусть, — подумал он, — запомнить хотя бы на то время, какое мне понадобится, чтобы дойти до телефона-автомата на углу».

Он снова взглянул на ряд цифр, и тот вдруг показался ему невероятно длинным. Понадобится неимоверное усилие, чтобы сейчас, ночью, в этой синей темноте торгового зала полностью прочитать номер. Он тут же вспомнил, как в детстве заучивал наизусть стихи, пользуясь трюком, который подсказала ему мать. Надо раз за разом читать вслух то, что предстоит выучить, одновременно листом бумаги закрывая уже прочтенные строчки. Читаешь снова и снова, а лист бумаги медленно наползает на шрифт. Одномоментно с этой мыслью перед глазами старика медленно появилось что-то серое и бесформенное, оно заполнило поле зрения, повиснув между глазами и числами, и стало опускаться вниз, пока он тихо бормотал номер; старик испытал невероятное облегчение, очевидно, он еще не потерял способность выучить что-то на память. Но потом ему стало ясно, что эта серость, принявшая форму квадрата, закрывает не только цифры, но и вообще все поле зрения, и это страшно напугало старика. «Вот оно, — подумал он, — конец моему зрению, слепота». Он потер глаза, и, к его удивлению, серый призрак исчез, но старик в это не верил. Разве он не остался, этот серый квадрат, в виде слабого пятна, сквозь который все видимое проступало ярче и с более четкими контурами?

Он обернулся. С территории водопроводной станции сквозь прутья ограды выскользнула куница. Старик внимательно смотрел ей вслед. В доме Красного Креста, что на противоположной стороне улицы, в старом деревянном здании, открылось окно, и из него высунулась женщина и выставила на подоконник какой-то поднос. На мгновение стала видна комната за спиной женщины, там стояли большие белые весы, до странности похожие на весы мясника, маленький медицинский шкаф с флаконами, тюбиками и чашками, а на стене висел рисунок, изображавший человека в разрезе — со всеми его кровеносными сосудами и нервными стволами.

Теперь он дошел до телефона-автомата. Сначала ему показалось, что в ячейке кто-то стоит — рослый мужчина в шляпе. Старик почувствовал, как в нем закипает раздражение. Что за люди? У них нет домашнего телефона, и они по ночам ведут бесконечные переговоры из автомата. Он доподлинно это знал, у него самого очень долго не было телефона.

Нет, в кабине никого не было, только снаружи, на распределительной коробке, висел старый платок и трепетал на ночном ветру.

Он почувствовал, что было бы прекрасно прежде задуматься, что, собственно, происходит, но потом отогнал эту мысль. Лучше не привязываться к ней, иногда бывает лучше не узнавать во сне, что тебе всего лишь снится сон.

Он открыл дверь кабины, посмотрел на большой серый телефонный аппарат и на маленький сектор вызова экстренных служб, порылся в кармане в поисках десятипфенниговой монетки. Обычно у него в карманах всегда находилась какая-нибудь мелочь, но на этот раз там лежала только какая-то маленькая бумажка. Старик ощупал ее и быстро засунул поглубже.

Он снял трубку с рычага, нажал кнопку экстренного вызова, услышал щелчок, болезненно отдавшийся в ухе, потом другой, отдаленный звук, показавшийся старику до странности знакомым, этот шум был похож на хрупкий шорох песка во дворе деревенского домика, где он иногда играл в детстве. Вот и сейчас это место явственно возникло у него перед глазами — голое, без тени, под жарким немилосердным солнцем; он вспомнил свои горячие руки, погруженные в песок, заметив, как медленно приближается к глазам земля.

— Алло? Вы меня слышите?

Спиной он почувствовал, как медленно сползает вниз по стене телефонной будки. Ноги его наткнулись на стоявшие под аппаратом водочные бутылки, он уперся ступнями в пол — рядом с измятой сигаретной пачкой и еще чем-то, чего он не мог рассмотреть, но похожим на старую перчатку.

— Где вы? Вы хотите нам что-то сказать?

Он с трудом перевел дыхание и покрепче ухватил трубку. По колену сыпался пепел, старик стряхнул его, уставившись на белый след, оставшийся на штанах.

— Вам плохо?

Голос в трубке звучал теперь очень близко и профессионально озабоченно.

— Они захватили его в заложники, — прошептал он в трубку. — Вы должны его спасти.

— Да, конечно. О ком вы говорите?

— О человеке с фотографии.

— Какой фотографии?

— Той, что справа внизу, на плакате.

Какое-то время он ничего не слышал, потом донеслось какое-то движение, вздох, он явственно представил себе, как мужчина на противоположном конце провода откинулся на спинку стула.

— Вы думаете, что узнали одного из разыскиваемых террористов?

— Да.

— Это человек с плаката?

Из трубки слышалось тихое приглушенное хихиканье, звон стаканов, а потом раздался шум какого-то работающего аппарата — миксера или пылесоса.

— Как его имя?

— Этого я не знаю, я не мог допустить, чтобы он меня заметил, но я видел его фотографию.

— Это наверняка ошибка, вы обознались.

— Нет, я точно знаю, что это он. И он в опасности.

Из трубки теперь донеслась тихая музыка. «Радио», — прошептал он. Ему показалось, что это песня, которую он когда-то хорошо знал, ему захотелось подпеть, и он плотно стиснул губы, ощутив их сильную сухость.