Изидор Окпевхо - Последний долг

Председатель смотрит на членов комиссии, предлагая продолжить допрос свидетеля. Я бросаю взгляд на него — на Рукеме. Свои чувства к нему я не умею выразить. Это не злоба. Даже если в моих чувствах и есть злоба, в них еще много другого — главное, я не в силах всерьез отнестись к его обвинениям.

Ибо это тяжкие обвинения. Тяжкие не потому, что могут отправить меня в могилу — это теперь почти неизбежно. После трех лет лишения истинных радостей жизни, без надежды на освобождение, разве ты далеко от неминуемой смерти? Больше того. С тех пор как мы предстали перед комиссией, я выслушал слишком много смертоносных свидетельств против моих товарищей по заключению, видел слишком много бесстыдных лиц людей, убежденно высказывавших чудовищные обвинения. И только теперь до меня начала доходить серьезность нашего положения. Ибо, если большинство заключенных так же ни в чем не виновны, как я, и все же могут лишиться свободы и даже — кто знает? — жизни, лишь потому, что несколько человек по наглости и бесстыдству вышли вперед и показали змеиную гибкость языка, тогда всей нашей стране есть чего опасаться. Я простой крестьянин, мне гораздо лучше в грязи плантации возиться с резиновыми деревьями, нежели сидеть в этом зале перед чисто одетыми, уважаемыми людьми и обсуждать то, чего никогда не было. Если Рукеме их убедит, расстрела мне не избежать. Но пусть получат свою победу…

Теперь я понимаю, что в моем положении — много людей. Если общая политика такова, никто не может чувствовать себя в безопасности. Это значит лишь, что любого могут внезапно сюда привезти, чтобы он защищал свою жизнь потому, что кто-то поставил ее под вопрос. Так какая может быть безопасность, какая надежда хоть у кого-нибудь? Мои мысли неожиданно перескакивают на жену и маленького сына. Кто знает, что им сейчас грозит…

— Господин Рукеме, — это говорит один из членов комиссии, — кто вы по роду занятий?

— Я учитель.

— Где вы преподаете?

— В миссионерской школе святого Мартина, в Урукпе.

— Давно вы там преподаете?

— Я… — голос его напрягается, — в течение пяти лет.

— И вы преподавали в Урукпе до оккупации штата мятежниками?

— Да, сэр. Ах, нет, сэр. Я преподавал в Офузе.

Член комиссии сердится:

— Вы знакомы с господином Ошевире?

— Да, сэр.

— Хорошо знакомы?

— Очень хорошо, сэр. Я очень часто его видел.

— Понятно. Вы его часто видели — а дома вы у него бывали?

— Нет, сэр.

— Тогда, очевидно, вы не слишком хорошо с ним знакомы — так?

Рукеме опускает глаза:

— Да, сэр.

— Как же вы можете с такой уверенностью говорить о его связях и действиях?

— Об этом все в городе знают.

— Включая вас?

— Да, сэр.

— Знают по слухам или как очевидцы?

Рукеме молча смотрит перед собой в пустоту.

— Я вам задал вопрос: по слухам или как очевидцы?

— Гм… Мы все знали, чем он занимается.

— Вы не ответили на мой вопрос. Я спрашиваю: было ли это знание основано на слухах или на личном опыте?

— По всему городу ходили слухи, что он помогает мятежникам.

— Стало быть, слухи? — Во взгляде допрашивающего подвох.

— Да, сэр.

— Господин Рукеме, вам никогда не приходило в голову, что некоторые из этих слухов могут быть недостоверны?

— Я… я не знаю. Не думаю.

— Вы не думаете! — В голосе члена комиссии издевка и возмущение. — Если вы так уверены в том, что содержится в вашем письменном заявлении, зачем вы сами себе противоречите и отнимаете у нас время?

Рукеме опять уставился в пустоту, мрачный и озадаченный. Его ладони соскальзывают с колен, руки болтаются.

— Послушайте, — говорит член комиссии. — Я хочу, чтобы вы это ясно поняли. Мы не обязаны верить всему, что вы говорите. К тому же вы излагаете факты так, будто сами не очень уверены в некоторых подробностях. Это, конечно, естественно. Вы меня поняли? Хорошо. В противном случае, если бы мы были обязаны верить всему, что вы говорите, возникла бы опасность выдвижения против господина Ошевире многих несправедливых обвинений. А наша комиссия должна быть справедливой. Вы поняли? Прекрасно. Что касается вас лично, мы хотели бы, чтобы вы не волновались.

Рукеме вскакивает и становится смирно. В зале хохот.

Член комиссии качает головой.

— Постарайтесь не волноваться. Иначе вы не сможете рассказать нам правду. Мы никого не судим. Мы только стараемся узнать правду о том, что происходило в штате во время оккупации. Не волнуйтесь же! Итак, — взгляд его суров, стиснутые руки лежат на столе, — скажите, господин Рукеме, у вас есть личная неприязнь к господину Ошевире?

— Нет, сэр.

— Прекрасно. Вы нам уже сказали, что не слишком близко с ним знакомы, чтобы день за днем наблюдать за его деятельностью. Это верно?

Рукеме колеблется.

— Отвечайте, это верно или неверно?

— Да, сэр.

— Что значит это «да, сэр»? Это верно или неверно?

— Верно, сэр.

— Очень хорошо. А теперь, господин Рукеме, скажите, как относились в Урукпе к господину Ошевире? В общем, люди любили его или ненавидели?

— Ненавидели, сэр.

— Это относится и к вам лично?

Рукеме молчит.

— Я вас спрашиваю, вы ненавидите господина Ошевире?

— Нет, сэр.

— Прекрасно. Допустим, что вы отличались от всех остальных горожан. Они его ненавидели, а вы против него ничего не имели. Это так?

Рукеме опять мрачно молчит. Ну сказал бы хоть что-нибудь! Конечно, меня он не осчастливит, если заявит, что обожает меня, — ибо как он может ко мне хорошо относиться, когда старается поставить меня к стенке?

— Хорошо, скажите, когда в Урукпе возненавидели господина Ошевире: до симбийской оккупации, во время оккупации или после того, как федеральные войска освободили город?

— После того, как федеральные войска освободили город.

— Как вы полагаете, почему люди возненавидели его именно тогда?

— Гм… он… его жена — мятежница.

— Мятежница?

— Да, сэр.

— Ясно. Я понимаю вас так, что его жена родом из племени симба. Кажется, он женился на ней до того, как войска мятежников оккупировали Урукпе, — это так?

Хороший вопрос. Хороший вопрос. Он снова в смятении!

— Это так? — кричит член комиссии.

— Я думаю, так, сэр.

— Вы думаете или вы знаете?

— Я знаю.

— Тогда очевидно, что, если бы люди ненавидели его за то, что его жена из племени симба, они бы возненавидели его до симбийской оккупации, то есть задолго до того, как федеральные войска вступили в Урукпе. Это верно?

— Да, сэр.

— А из этого следует, что ваше первое утверждение не соответствует действительности, по второе совершенно правдиво.

— Сэр?

— Все, что вы нам сообщили, сводится к тому, что население Урукпе ненавидит господина Ошевире потому, что он женился на женщине из племени симба. Это верно?