Изидор Окпевхо - Последний долг

— Мама, — зовет мой сын из гостиной.

— Что, сынок?

— Я надел и рубашку и шорты.

— Молодец. Подожди минутку. Я сейчас приду и как следует посмотрю на тебя. Ты вычесал песок из головы?

Он знает, что провинился, и потому молчит.

— Быстро, — говорю я. — Иди и приведи голову в порядок.

— Хорошо, мама.

Я заканчиваю туалет. Стоит взглянуть в зеркало, как всегдашние мысли наваливаются на меня. Из зеркала на меня смотрит не слишком привлекательное лицо. Интересно, сколько еще мы можем продержаться в таком положении — я и мой сын. В последний год наш город постоянно подвергается нападениям симбийских войск на земле и с воздуха. Время от времени происходит налет, и люди считают убитых. На несколько дней в городе воцаряется страх. И мне невозможно выйти на улицу, невозможно пойти на базар за едой для себя и сына, потому что со всех сторон люди глядят на меня с ненавистью и только что не вырывают из моей груди сердце.

Куда мне бежать, что мне делать? И что бы стало со мной, если бы не доброта командира федеральных войск, который сразу же предостерег жителей от самосуда? Если мне нельзя пойти на базар за едой для себя и сына, как сможем мы выжить? А ведь однажды меня спросили, не закупаю ли я еду для моего племени! Моего племени? Моего племени… Мало кто в этом городе теперь заходит в мою лавку — никто не хочет у меня покупать. Только солдаты. Сколько еще я могу выдержать в этом городе, когда от меня отвернулись все люди, за исключением нескольких солдат, которые иногда заглядывают в мою лавку?

А теперь предо мной опасность, опасность иного рода. Уже несколько месяцев Тодже оказывает нам внимание. Все это время он покупает для нас одежду, еду и всякие необходимые вещи, а иногда прямо дает мне деньги. Если бы не его дары, я и мой сын, без сомнения, по смогли бы выдержать пашей отверженности. Но здесь и таится опасность. Кажется, настало время расплачиваться за поддержку — и какою ценой! Сомнений тут быть не может. Я не дитя и не стану себя обманывать.

Мой муж — первый и единственный человек, знавший меня, — клянусь! Я знаю, к чему идет дело. Вижу, что происходит в уме мужчины, который пристально разглядывает женщину. По глазам я легко читаю мысли Тодже и, когда он стоит близко, чувствую, что означает его дыхание. Больше того, он часто говорит со мной таким языком, от которого женщина может лишиться рассудка. Пока что он не дотрагивался до меня пальцем — не пойму, что его удерживает, — но его глаза и дыхание открывают больше, чем я хотела бы знать. И если б я не дала себе слово никогда не идти ни на что, что могло бы навлечь позор на мужа, который так далеко, я бы давно покорилась невысказанным желаниям Тодже и без оглядки раскрыла бы перед ним свою дверь.

И все же сейчас я должна идти к нему, потому что какой у меня выбор? Пока он действительно не положит руку свою на меня и не докажет, что за видимой добротой таятся бесчестные поползновения, я готова притворяться сколько угодно времени и делать вид, что верю в его бескорыстие…

Я медленно выхожу в гостиную. Передо мной, в новой рубашке, гордый, важный, нарядный, стоит Огеново. Он радостно мне улыбается, его ясные глаза сияют и требуют моего одобрения. Я стараюсь улыбнуться ему, по улыбка быстро сходит с лица. С минуту мы молча глядим друг другу в глаза, в его взгляде мольба: Мама, скажи, что я очень красивый! — а я думаю: — Бедный мальчик, если бы ты знал… Ибо каждый раз, когда я получаю подарки от Тодже, я говорю сыну, что это прислал отец, который уехал по делу в Идду!

Он опускает глаза и осматривает себя. Он, наверно, решил, что улыбка сошла с моего лица потому, что у него грязные ноги. Но когда он опять поднимает глаза, я улыбаюсь, ибо зачем разрушать его счастье? Он не выдерживает, бросается ко мне и прячет голову у меня на груди. Я прижимаю его к себе, глажу по голове — это удобный миг для того, чтобы сдержать слезы, подкатывающиеся к глазам. Когда наконец он отрывается от меня, на моем лице снова улыбка.

— Ну-ка повернись, дай я погляжу на тебя со всех сторон, — говорю я.

Он тотчас же повинуется. Я поворачиваю и прихорашиваю его. Пусть еще немного порадуется своей дивной обновке.

— Вот теперь все прекрасно, — говорю я. — Можешь переодеться. А мне надо сходить по делу.

Он смотрит на меня, я радость в глазах его сразу гаснет.

— Ты куда, мама? — говорит он.

— По делу. Я скоро вернусь. — Я подталкиваю его в комнату. — Переоденься.

— Мама, можно я пойду с тобой?

— Нет, — говорю я решительно, потому что время не терпит. — Тебе со мной ходить незачем. Ну-ка, живо переодеваться.

Он уныло плетется в комнату. Он еще не вошел в нее, как где-то поблизости раздаются выстрелы. Я бросаюсь за ним, и, согласно инструкциям гражданской обороны, мы с Огеново ныряем под кровать и ложимся ничком. Тут я вдруг вспоминаю, что окна и двери в доме распахнуты. Я выскальзываю из-под кровати и быстро все закрываю.

Стрельба уже прекратилась, с улицы доносится бешеный рев машин. Окна и двери закрыты, и я опять заползаю под кровать к сыну. Безумие за окном продолжается, и я сильней прижимаю к себе мальчика. Так мы лежим, пока я не убеждаюсь, что опасность от нас отдалилась. Медленно я выползаю из-под кровати и подхожу к окну. Я держусь за железные прутья и сквозь щель в ставнях стараюсь рассмотреть, что происходит.

Слава богу, наш дом внимания не привлекает. По улице бегут и бегут вооруженные солдаты. Часть из них уже окружает дом в некотором отдалении от нашего — кажется, дом Фегадже Омомаро. Неожиданно мимо нас к тому дому на бешеной скорости пролетает «джип», и из него выскакивают новые вооруженные солдаты. Офицер без оружия в красной фуражке торопливо выкрикивает приказы. С автоматами наизготовку все вооруженные солдаты вбегают в окруженный дом. Через мгновение двое из них под руки выволакивают оттуда какого-то солдата и вталкивают его в «джип». Еще несколько солдат впрыгивают в машину вслед за ними. «Джип» оживает, внезапным рывком трогается с места и исчезает из виду. Офицер в красной фуражке и несколько вооруженных солдат еще находятся в доме…

Порядок, кажется, восстановлен. Но я остаюсь у окна, чтобы увидеть, чем кончится дело. Мое сердце бешено бьется, вспотевшие пальцы вцепились в железные прутья. Откуда мне знать, что принесет это происшествие мне и моему сыну?

когда мама заснула после обеда, я вышел из дома на цыпочках и побежал к ономе, и я похвалился рубашкой, которую папа прислал оттуда, куда уехал, а ономе спросил, кто купил мне рубашку, и я сказал, папа, который уехал в идду, а он сказал, что это неправда, что папа ничего мне не может купить, потому что сидит в тюрьме, и что солдаты посадили его в тюрьму за то, что он что-то украл у солдат, и я сказал ему, что он врет, потому что рубашку купил мне папа, и это сказала сама мама, и что папа скоро вернется оттуда, куда уехал, а он сказал, что это неправда, что мой пана вор, и мы долго дрались, и я побил его и набросал ему в глаза песку, и он плакал и плакал, а я убежал… а когда я пришел домой, мама спросила, где я был, и я сказал, что ходил показывать рубашку ономе, а ономе сказал, что мой папа вор и ничего мне не может купить, потому что сидит в тюрьме, и что солдаты посадили его в тюрьму за то, что он что-то украл у солдат, и мама сказала мне: глупый мальчишка, не смей уходить из дому без позволения, и она долго била и била меня, и я плакал, и плакал, и плакал, а когда я уже не плакал, она сказала: если ономе скажет, что твой папа вор, ты тоже скажи, что его папа вор, и она сказала: твой папа не крал ничего, она сказала: твой папа честный человек и скоро вернется оттуда, куда уехал, я непременно скажу ономе, что мой папа честный