Патрик Рамбо - Хроника царствования Николя I

Итак, мсье Бессон стал первым, кто вывернул себя, как жилет, подкладкой наружу; он проложил колею, по которой резво устремились другие, движимые весьма сходными мотивами: возраст давал о себе знать, не было сил дожидаться, пока поднимутся поверженные Левые, им же теперь долго не видать почетных правительственных кресел, вот новые мотыльки и запорхали, словно к лампе, к притягательному свету и теплу власти, рискуя опалить лапки и крылья и, став бесполезными, попадать на пол. С тех пор как существует кулинария, к печи тотчас, чуть запахнет умело сваренной похлебкой, подбегают люди с котелками в руках, хлопочут, пританцовывают, но в выигрыше неизменно остается только повар.

Его Величество проделывал бреши в рядах противников, то выводя их из строя ласковым словцом, то маня блеском назначений. Именно тогда он задушил своими щедротами мсье Кушнера, чье достояние до сей поры оставляло желать лучшего. К этому дворянину прислушивались великие мира сего во всех концах света, ведь однажды не кто иной, как он, придумал десанты врачей, снабженных бинтами и рисом, туда, где случилось землетрясение, извержение вулкана, но главным образом — война, явление перманентное и всегда представляющее множество вариантов на выбор. Ему был предложен дворец Орсэ, о котором он давно мечтал, он ринулся туда, сияя улыбкой, и отныне везде демонстрировал, сколь он дружен с Нашим Предусмотрительным Сувереном. Во дворце на набережной Орсэ он оказался по праву, ибо обладал теми свойствами, какие, по мнению монарха, необходимы для придворного; этих добродетелей всего две: известность и статуя в музее Гревен. Граф д’Орсэ счел свое возвышение естественным: не сам ли он в юности опубликовал «Письмо современному Растиньяку»? Ну вот, спустя сорок лет современный Растиньяк ему ответил. И все дела.

Столь полновесный и зрелищный разгром нанес урон боевому задору половины населения, и так подточенному неблагоприятным направлением господствующей общественной мысли: многие совсем потерялись в такой неразберихе. Предводители Левой, по крайней мере те, что еще не предали, отметали перебежчиков взмахом руки, как мух от ломтиков ромштекса, готовых к запечению (45 минут в горячей духовке). Ведь в этой суете переметнулись многие, ну да мы еще посмотрим на них в деле, если таковое воспоследует. Что же касается мсье Бессона, ему посчастливилось принять участие в разгроме бывших соратников, пустив в их сторону целый брандер: толпу своих легко поддающихся переубеждению читателей. А вот граф д’Орсэ, тот и сам уже давно склонялся к выводам, близким позиции Нашего Монарха: штурвал переложен резко вправо, и граф болеет, пусть негромко, за команду «Джонни Уолкер Буш», забросавшую бомбами багдадского халифа, выбранного на роль Диавола во плоти из сотни других тиранов, и готовую за следующие полвека подпалить добрую половину режимов Востока.

Меж тем над Палатою сгущались тучи. Народ собирался объявить своих избранников, и Его Величество подготовил сокрушительное великанское большинство, послушное его воле. Теперь баста! Но до решающего голосования, которое закрепило победу Нашего Героического Повелителя, непокорные министры позволяли себе трепаться на публике, нарушая подобающее им молчание. Несколькими десятилетиями ранее король Помпиду предупреждал молодого шевалье Ширака, начинавшего в ведомстве Занятости (где под тем же именем основал национальное агентство для поддержки безработных): «Только не возомните себя министром!» Старый король был прав. Но министры наших дней, которых герцог де Сабле подраспустил, возомнили себя министрами. Они даже осмеливались выступать без разрешения двора, импровизировали, несли отсебятину вместо того, чтобы оглашать тексты, спущенные им для этой надобности кардиналом де Геаном. Кое-кто докатился до выбалтывания сведений о непопулярных мерах, планы которых тишком стряпались в кулуарах и не предназначались к разглашению до переизбрания Палаты и апофеоза располневшей, отныне всемогущей имперской партии. Первой осечкой мы были обязаны некоему мсье Верту: знать его никто не знал, но именно ему поручалось сводить концы с концами в бюджете. Ледяным тоном факельщика из похоронного бюро он объявил, что Его Величество не сможет осуществить свои щедрые обещания сократить налоги, взимаемые с недавних собственников. Он тотчас получил нагоняй от Нашего Рассерженного Властелина: «Браво! Вот так и плодят недовольных! Ты сморозил дерьмовую чушь, наложить сверху вторую я тебе не дам!» Надо признать, среди своих Его Величество охотно прибегал к сильным и свежим выражениям!

А затем настал черед герцога Валансьенского, того самого мсье Борлоо с похожей на петушиный хвост шевелюрой, который обретался в Финансовом ведомстве, не любил рано вставать, даже под вечер имел вид человека, не вполне проснувшегося, но взирал окрест как бы с насмешкой. Сей неосторожный в своей речи по недомыслию упомянул о налоге, затрагивающем и толстые, и тощие кошельки, причем первые еще более распухнут за счет вторых, но называться все это будет «дальнейшим обогащением страны». Это также вызвало у Нашего Венценосца сильнейший и, как мы с вами понимаем, вполне оправданный приступ ярости.

Ну да, в первое же послевыборное воскресенье, когда стал известен точный состав Палаты, выяснилось, что не всех Левых порезали в окрошку: взамен улепетнувших командиров набежало немало нижних чинов, а главное — подданные отказали Его Величеству во всей полноте прав и власти. Не то чтобы Имперская партия вышла из схватки исхудавшей, до этого было далеко, но она предстала все же не столь упитанной, как предусматривалось, а потому победители имели жалковатый вид побежденных. Если герцог де Сабле сохранял свой удел, то с герцогом Бордоским все обстояло куда хуже: вытряхнутый, словно из собственных штанов, из кресла правителя в городе, каковой он только что облагодетельствовал великолепным трамваем, он, пыхтя и утирая слезу, с челом, изборожденным заботами, тотчас подал прошение об отставке, что наделало немало шума и лишило равновесия только что укомплектованное правительство, так что понадобилось все латать на скорую руку.

Его Величество продлил полномочия бесцветного герцога де Сабле и воспользовался этим поводом, чтобы наказать болтливого мсье де Валансьена. Если верить ехидным слушкам, из-за его речей о непопулярном налоге Имперская партия потеряла в Палате шестьдесят кресел. Его отлучили от Финансового ведомства, где, по его собственным словам, ему очень нравилось, и он оказался в конечном счете в большущем министерстве, специально задуманном ради покойного герцога Бордоского, каковой из быстроногого сыскаря по якобы экологическим материям превратился в обезножевшего доходягу. Затем Его Величество раздул это новое правительство герцога де Сабле, добавив туда, как он выразился, «компетентных людей». Компетентность стала тем словом, что послужило для уловления наиболее видных представителей Левой партии, которая оказалась еще недостаточно растоптанной и вместо того, чтобы угодить в один из заботливо подготовленных каменных мешков, захватила немало кресел в Палате, что позволило ей изрядно досаждать победителям. И вот на графа Копе возложили неприятную задачу собрать под свое крыло (чтобы не сказать— в клетку) депутатов Имперской партии, которые брюзжали, чувствуя, что Его Величество ими пренебрегает. «Ну что это такое, — роптали они, — разве среди нас мало компетентных? Неужели они все — только у самых отъявленных наших противников? Разве нельзя быть одновременно верным и компетентным?» Граф Копе их успокаивал, не столько сладкими словесами, сколько приказами: сам будучи разновидностью внутреннего перебежчика, он знал толк в вопросах мобильной верности, в мелких нуждах минувших герцогов и принцев, коим он поочередно льстил, пока не пробрался в круг приближенных Нашего Победоносного Императора. А теперь еще и поговаривал, что, будучи младше последнего на целых десять лет, сможет в нужный момент быстрее других выскочить вперед. Эта похвальба раздражала всех во Дворце; ветрогона терпели пока, но рассчитывали вскоре от него избавиться.