Хербьёрг Вассму - Седьмая встреча

Эмиссар не стал возносить за нее молитвы, как делал обычно, когда мать бывала груба. Вид у него был беспомощный. Неожиданно взгляд его упал на Руфь, которая стояла к нему ближе других. От страха у нее застучали зубы. Она никак не могла совладать с собой. Но Эмиссар этого даже не заметил, он вскинул руки и опустился на табурет.

— Господи, пошли мне силы! Единственный парень, который у меня есть, рвет свою одежду так же, как другие кладут в нос понюшку табаку. Ему следует жить в приюте, там за ним будет должный уход. Но здесь, Господи, меня со всех сторон окружают только недобрые дела и богохульные речи. И безумцы. Я уже смирился со своей участью, Господи, но укажи мне мой путь. Разве это жизнь?

Мать бросилась к плите и схватила кочергу.

— Гореть тебе в аду! — крикнула она. — Здесь только один сумасшедший, и это ты! И Господь это знает, я уверена, что знает!

Она пошла на Эмиссара с поднятой кочергой.

— Мама, кочерга не годится, она слишком мала! — крикнула Эли.

Эмиссар стукнул кулаком по столу. Но в его ударе почти не было силы. Теперь его взгляд был прикован к Эли:

— А ты, носатая, молчи! Чтобы тебя выдать замуж, придется подрезать тебе нос!

Все это Руфь слышала уже не один раз. Они с Эли безобразны. У них слишком длинные носы. Ноги, как у долгоножек. Глаза, как цинковые тарелки. Веснушки, как у старой камбалы. Их подменили тролли. Девочки были не похожи на Эмиссара. Во всяком случае, внешне. А вот Йорген — его точная копия. Он был красив, как Божий ангел. И Эмиссар тоже.

Руфь никак не могла увязать друг с другом внешнее и внутреннее. У такого, каким Эмиссар был сейчас, все нутро должно быть склизким и черным, как полная плевательница, что стояла в лавке, будь он сто раз Эмиссар.

Впрочем, в эту минуту родные ее мало интересовали, хуже, что Йорген так порезался и бегает по дорогам без штанов.

Пока Руфь мчалась к бабушкиному дому, она думала, что если бы мать убила Эмиссара, им всем стало бы легче. Но Эли была права, кочерга слишком мала. Кроме того, ленсман [6] Чиновник, осуществляющий в своем районе полицейский надзор. не заставил бы себя ждать и приехал бы сразу после похорон, чтобы увезти мать в тюрьму. А потом явился бы опекунский совет и увез их всех в приют.

Бабушка пинцетом вынимала из кожи Йоргена осколки стекла. Она была такая мрачная, что Руфь села, не сказав ни слова. Йорген больше не походил на героя фильма, теперь он был похож на несчастное, растерзанное существо.

Обмывая его и стирая со стола кровь, бабушка бранилась. Окровавленные тряпки она сожгла в печке. Они слегка шипели и противно пахли. Руфи был знаком этот запах. Так иногда пахло дома, когда мать и Эли сжигали свои тряпки после месячных.

Покончив с этим, бабушка сказала: «Ну так» и принесла в ковше воды. Они все напились. Красные бабушкины пальцы, державшие ковш, были в ссадинах. Ноготь на большом пальце был синий и искривленный. Наверное, она когда-то прищемила его.

— Ну что? — спросила бабушка и посмотрела на Руфь.

— Он выпрыгнул в окно гостиной, — объяснила Руфь.

— И на то были причины?

— Да.

— А где мать?

— Дома. Она хочет убить Эмиссара кочергой. Но, вообще-то, она велела ему убираться вместе с его проповедями.

Бабушка надела вязаную кофту, пальто и попросила Руфь приглядеть за печкой. И ушла.

Эмиссар не вернулся домой после собрания в молельном доме. Значит, он уехал на Материк. Мать пошла к тете Рутте за ее швейной машинкой. Надо же залатать анорак Йоргена.

Бабушка вставила в разбитое окно доску, на которой раскатывали тесто, и Йорген больше не плакал. Лицо у него почти не пострадало. Они обошлись одним большим пластырем над бровью и одним на щеке. Хуже было с руками.

Сестры пытались отвлечь Йоргена разговорами о пустяках. Когда Руфь решила все примеры, она предложила ему сыграть в карты.

Сперва он отрицательно покачал головой, продолжая сидеть, неподвижно и глядеть в пространство. Но когда Эли и Брит ушли в хлев, Йорген произнес несколько слов, смысл которых могла понять только Руфь. Он хотел, чтобы она рисовала для него.

— Нарисуй папу, — попросил он. — Не Эмиссара. Какого-нибудь другого.

Руфь принесла цветные мелки, и они с Йоргеном сели за кухонный стол. Вскоре Йорген сказал, что ее рисунок недостаточно красив.

— Папа и не должен быть красивым, он должен быть (…) и не драться. Ты сам так хотел, — напомнила она.

— У тебя не получилось.

Ну так вырежи его из дерева. Йорген пошел к ящику в сенях, где лежали его инструменты. Он нашел нож и принялся за работу. Но повязки на руках мешали ему. Лицо у него было такое, будто он вот-вот расплачется.

— Не думай ты о своих ранах, — посоветовала ему Руфь. Он склонил голову и с отчаянием смотрел на деревяшку.

— Не думай, — решительно повторил он и медленно сделал глубокий надрез.

Бабушкины повязки растрепались, из ран снова потекла кровь, но Йорген не замечал ее. Его черные локоны вздрагивали каждый раз, когда он сильнее нажимал на нож.

Руфь нехотя взяла чистый лист и потянулась за черным ком. Они долго работали молча.

— Форменная фуражка? — спросил Йорген.

— Да, лоцманская, — быстро ответила Руфь.

— Не получится.

— Получится. Уже получается.

Йорген не ответил, продолжая резать дерево. Под его пальцами возникла корявая мужская фигура. Иногда он вздыхал и, прищурившись, смотрел на нее. Поворачивал, поднимал к свету. И снова начинал резать.

Услыхав, что кто-то вошел в сени, оба вскочили и схватили свою работу. Быстро взбежали на чердак. Сев на кровати, они перевели дух.

— Мы забыли подложить торф в печку! — воскликнула Руфь.

Йорген бессильно кивнул. И тут же мать загремела конфорками, но выговора им не сделала.

— Покажи, что ты вырезал, — попросила Руфь. Йорген отрицательно покачал головой. В спальне резать не разрешалось. Только на кухне.

Они легли спать. Эли и Брит слушали радио. Сквозь щели в половых досках Руфь и Йорген слышали, как внизу мать строчит на машинке. Сквозь сон до Руфи донесся голос Йоргена:

— Бог не добрый. Он сердитый.

— Бог не сердитый, сердитый только Эмиссар, — сказала Руфь и тут же поняла, что так оно и есть.

Йорген долго молчал.

— Впрочем, он не такой уж и плохой, только очень любит деньги, — сказала она таким тоном, как будто угощала камфарными пастилками того, кто больно ушибся.

Поняв, что Йорген уже спит, Руфь попыталась представить себе, каким был бы Йорген, если б ему не пришлось столько ждать, чтобы родиться. Но думать об этом было бесполезно. Они такие, какие есть. Навсегда.

Сейчас, стоя посреди гостиной, сестра Марианна отнюдь не была похожа на лебедя.

Сперва Горм подумал, что Марианна расстроилась из-за того, что Эдель ушла в поход со своим классом. Но не войдя в комнату, он уже понял, что речь идет о нем. Отец сидел в вольтеровском кресле и делал вид, что не заметил их, он читал газету. Тем не менее, он внятно произнес: