Николай Дежнёв - В концертном исполнении

— Зачем вы это говорите? Вы хотите дядю запугать? — Аня подняла на Лукина глаза.

— Ну что ты, девочка, — успокоил ее Телятин. — Просто у нашего гостя такая милая манера разговаривать! А в анкетах я про Добровольческую армию действительно не указывал. Впрочем, пишу честно: до революции был преподавателем Академии Генштаба…

— Да у вас, Сергей Сергеевич, на лице написано, что вы человек сугубо гражданский! До сих пор удивляюсь, почему вы тогда оказались вместе с нами!

— Удивляешься? Странно… Мне казалось, что в этом был мой долг перед той страной, какую я привык называть своей Родиной… Не будем об этом. Расскажи лучше, как сложилась твоя жизнь. Я ведь даже не знаю обстоятельств твоего ранения!

Телятин поднял свою стопку, чокнулся с Лукиным. Лукин выпил водку глотком, запрокинув изрядно поседевшую голову.

— Как сложилась жизнь? — Он закурил, выпустил дым из угла рта, покусал верхнюю губу. — Наверное, как у всех… А ранили глупо, ранят и убивают всегда глупо. Вы, конечно, помните полковника Сотникова? Он приказал разобраться со стоявшими на путях эшелонами. Поднимаюсь в первый же вагон, открываю дверь купе… Я успел его рассмотреть. Красноармеец, совсем мальчишка, вся грудь в бинтах. Лицо белое как мел, глаза ну совершенно васильковые и от лихорадки блестят. У него даже не было сил поднять револьвер: согнул ногу в колене и положил на нее ствол. Я открыл дверь, он нажал курок. Все очень, очень просто. Потом госпиталь. Одесса. Не знаю почему, но уехать не смог. Пробрался в Самару, был грузчиком, сапожничал, удалось устроиться на курсы бухгалтеров. Образование, так сказать, позволяло. — Он криво усмехнулся, потянувшись за бутылкой, наполнил стопки. — Теперь, как видите, приехал, хочу попытать счастья в столице. — Лукин бросил взгляд на дверь, спросил: — Что-то не слышно ваших соседей. Я так понимаю, что их у вас двое?

— Ну, о них можешь не беспокоиться! Да их сейчас и нет. Пашка-пролетарий, — Телятин ткнул пальцем в ближайшую стену, — подался на заработки, завербовался на год на какую-то стройку и укатил, а ключ нам оставил, чтобы мы его интересы блюли. Он мужик неплохой, правда, пьет, ну да сейчас все пьют… Вторая соседка. — Он бросил короткий взгляд на Аню. — Она работает по ночам, приходит утром и весь день отсыпается. Тоже женщина неплохая…

— Да для тебя, дядя, все хорошие, прямо иисусик какой-то! Так и живешь с мыслью, как бы кого-нибудь не обидеть. Проститутка она, самая обыкновенная проститутка из «шикарных женщин», что по иностранцам…

— Ну зачем ты так? Ничего нет плохого, что Людмила Николаевна работает в валютном баре, обслуживает наших гостей…

— Так я и говорю, что проститутка! — стояла на своем Аня. — Ты бы уж лучше молчал!

Сергей Сергеевич вдруг покраснел, закашлялся, взялся протирать фетровой тряпочкой очки.

— Это хорошо, что соседи тихие, — разряжая обстановку, заметил Лукин, — жить не мешают…

— Скажите, — вдруг спросила Аня, — что потом случилось с тем красноармейцем, ну, что в вас стрелял?

— Я, по понятной причине, точно не знаю, — улыбнулся Лукин, — думаю, там же в вагоне и пристрелили. Время, Анечка, было жестокое, очень жестокое время! Человеческая жизнь не стоила ломаного гроша. Впрочем, если взглянуть на историю российскую…

— Знаешь, — сказал Сергей Сергеевич, задумчиво глядя на Лукина, — ты все-таки подумай насчет Москвы. Упорно ходят слухи, что с Нового года введут паспорта и прописку по месту жительства, а это значит, что проверять будут всех и каждого. В такие моменты лучше быть там, где тебя давно знают. Идет новая волна чисток, и уж на что наш институт — забытое богом место, а и то там все время что-то бурлит и варится… И пена… Ты не представляешь, сколько наша жизнь выбрасывает на поверхность пены!

Небо за окном начало едва заметно светлеть, где-то внизу проехала машина.

— Ладно, надо немного и поспать, у меня днем лекция. — Телятин тяжело вздохнул. — Какой длинный и тяжелый был день! Знаете, случаются моменты, вроде как верстовые столбы, — с них начинается новая эпоха. У меня такое чувство, что сегодня мы пережили один из них. Помяните мое слово: даром нам разрушение храма не пройдет. — Он поднял свою стопку. — Прости нас, Господи! — Выпив водку, попросил: — Аня, постели Лукину у Петьки: я думаю, пока не устроится, поживет в комнате пролетария, того не убудет…

Подождав, пока племянница вышла, и с тревогой глядя ей вслед, Телятин продолжал:

— Жалко мне ее… Я свое прожил, а ей каково… В институт не приняли — не пролетарского происхождения, надежной специальности нет. А буквально в последние дни стала какая-то нервная, будто все ждала чего. Замуж девке надо, а с другой стороны, страшно — уж больно люди-то опустились, измельчали, что-то в них появилось звериное. А она все — театр да театр! Слушай, Лукин. — Сергей Сергеевич перегнулся через стол, перешел на шепот. — Ты же ведь еще не старый, бери Аньку и уезжай отсюда. Не будет здесь ничего хорошего. Поезжайте в Америку! Они богатые, обещают нам кредит в миллиард! Коли повезет, может, наши и выпустят, а то махнете через границу… Ну а я уж здесь как-нибудь, мне все полегче будет. — Он посмотрел на Лукина. Глаза его за стеклами очков были красные, воспаленные, в голосе слышались нотки безумной надежды. — Ты только не говори «нет», ты подумай, хорошенько подумай!

Дверь открылась, Аня вернулась в комнату, прошла к себе за ширму. Лукин проводил ее взглядом.

— Пойдем, не будем мешать. Спокойной ночи, Аня! — Он поднялся, взяв с вешалки пальто и шляпу, вышел за Телятиным в коридор. Тусклая пыльная лампочка под высоким потолком заливала узкий пенал желтым унылым светом. Сергей Сергеевич присел на тумбочку, Лукин остался стоять. Закурили. Помолчали.

— Ну, что смотришь на меня? — Телятин поднял голову, устало потянулся. — Изменился? Сам знаю, что изменился. Трудно оставаться человеком в стаде скотов. Ты поди построй себе из осколков старой жизни новую! Нахлебаешься… Только голову-то вверх, а тебя все к земле да к земле, пока не начнешь, как все, жрать грязь у них под ногами! Ах, ты в очках, ах, ты говоришь на трех языках — так на же тебе, на — и сапожищем в живот! Давно бы, наверное, застрелился, если бы не она… Что молчишь?

Лукин присел рядом на корточки, понизил голос до шепота:

— Как думаете, если бы тогда меня не ранило, если бы я остался в строю, может быть, все сложилось бы по-другому? Ведь возьми мы той осенью Царицын, и большевичкам была бы хана! Вот иногда я и думаю, что во всей этой истории нам могло не хватить одного штыка — моего. — С очень близкого расстояния Лукин не мигая смотрел Сергею Сергеевичу в глаза. — Все же было как по нотам, даже усатый сидел в городе, специально затем, чтобы мы его вздернули на первом же столбе… Вот я и не верю в случайность того выстрела, понимаете, Телятин, не верю! — Лукин улыбнулся, и улыбка эта испугала Сергея Сергеевича. — Но это еще не конец, — продолжал Лукин задумчиво, — далеко не конец. В классических трагедиях минимум два акта…