Виктор Пелевин - Проблема верволка в средней полосе

– Только учти, дружок, – это очень маленький шанс, – сказал он. – Совсем маленький. Похоже, что это твоя последняя ночь.

Саша промолчал. Николай по-прежнему лежал на земле.

– Тебя ждут, Николай, – мягко сказал вожак.

Николай лениво зевнул – и вдруг взлетел вверх: распрямленные лапы подбросили его в воздух, как пружины, и когда он приземлился, уже ничего в нем не напоминало большую измотанную собаку – это был настоящий волк, полный ярости и спокойствия, его шея была напряжена, а глаза глядели сквозь Сашу.

По стае опять прошел одобрительный рык. Волки быстро обсудили что-то шепотом, один из них подбежал к вожаку и приблизил пасть к его уху.

– Да, – сказал вожак, – это несомненно так.

Он повернулся к Саше.

– Перед дракой положена перебранка, – сказал он. – Стая настаивает.

Саша сглотнул и поглядел на Николая. Тот пошел вдоль границы круга, не отрывая глаз от чего-то расположенного за Сашей, – и Саша тоже пошел вдоль живой стены, следя за противником, несколько раз они обошли круг, а потом остановились.

– Вы, Николай Петрович, мне не нравитесь, – выдавил из себя Саша.

– О том, что тебе нравится, щенок, – с готовностью ответил Николай, – будешь рассказывать своему папаше.

Саша почувствовал, что напряжение спало.

– Пожалуй, – сказал он, – я-то во всяком случае знаю, кто он.

Это была, кажется, фраза из какого-то старого французского романа – она была бы уместней, возвышайся где-нибудь слева залитая луной Нотр-Дам, но ничего лучше не пришло в голову.

«Проще надо», – подумал Саша и спросил:

– А что это у вас на хвосте такое мокрое?

– Да это я какому-то Саше мозги вышиб, – ответил Николай.

Они опять пошли по медленно сходящейся к центру круга спирали, оставаясь друг напротив друга.

– На помойках, наверно, и не такое бывает, – сказал Саша, – а вас там не раздражают запахи?

– Меня твой запах раздражает.

– Потерпите, – сказал Саша, – осталось совсем чуть-чуть.

Он начинал входить во вкус разговора. Николай остановился. Саша тоже остановился и прищурился – свет фонаря неприятно резал глаза.

– Твое чучело, – сказал Николай, – будет стоять в местной средней школе, и под ним будут принимать в пионеры. А рядом будет глобус.

– Ладно, давайте напоследок на «ты», – сказал Саша. – Ты любишь Есенина, Коля?

Николай ответил неприличной переделкой фамилии покойного поэта.

– Зря ты так. Я из него замечательную цитату вспомнил, – продолжал Саша, – такую: «Ты скулишь, как сука при луне». Не правда ли, скупыми и емкими…

Николай Петрович прыгнул.

Саша совершенно не представлял себе, что такое драка двух волков-оборотней. Однако каким-то образом все становилось ясно по мере развития событий. Когда он и его противник ходили по кругу и переругивались, он понял, что это делается, во-первых, по традиции – чтобы развлечь стаю, во вторых – чтобы как следует присмотреться друг к другу и выбрать подходящий момент для начала драки. Саша допустил оплошность – он слишком увлекся перепалкой, и противник прыгнул на него из скрадывающей движения полутьмы, когда Сашу слепил свет фонаря.

Но как только это произошло, как только передние лапы и оскаленная пасть Николая высоко поднялись над землей, что-то изменилось: продолжение прыжка Саша видел уже замедленно, и за то время, пока задние лапы Николая еще касались земли, он успел обдумать несколько вариантов своих действий, причем думалось тоже как-то необычно – спокойно и ясно. Саша прыгнул в сторону – сначала он дал своему телу команду, а потом просто наблюдал, как оно ее выполняет: тело медленно пришло в движение, постепенно оторвалось от земли и взлетело в плотный темный воздух, пропуская мимо падающую сверху тяжелую серую тушу.

Саша понял свое преимущество – он был легче и намного подвижней. Зато противник был опытней и сильней и наверняка знал какие-нибудь тайные приемы. Саша боялся именно этого.

Приземлясь, Саша увидел, что Николай стоит боком, присев, и поворачивает к нему морду. Саше показалось, что бок Николая открыт, и он прыгнул на него, целясь раскрытой пастью в пятно более светлой шерсти – откуда-то он уже знал, что так выглядит уязвимое место. Николай тоже прыгнул, но как-то странно – как стоял, боком, и закрутив свое тело. Саша не понимал, что происходит: вся задняя часть Николая была открыта, и он словно сам подставлял свою плоть под клыки, медленно поворачиваясь в воздухе. Когда он понял, было уже поздно: жесткий, как стальная плетка, хвост хлестнул его по глазам и носу, ослепив и, главное, лишив обоняния. Боль была невыносимой – но Саша знал, что никаких серьезных ранений не получил. Опасность заключалась в том, что секундного Сашиного ослепления могло хватить Николаю для нового – последнего – прыжка.

Падая на вытянутые лапы и уже считая себя пропавшим, Саша вдруг понял, что сейчас перед ним должен находиться бок или шея врага, и вместо того, чтобы отпрыгнуть в сторону, как подсказывали боль и инстинкт, он рванулся вперед, еще ничего не видя и чувствуя такой же страх, как во время своего первого волчьего прыжка – с поляны в тьму между деревьями. Некоторое время он парил в пустоте, а потом его онемевший нос врезался во что-то теплое и податливое, тогда Саша с силой сомкнул челюсти.

В следующую секунду они уже стояли друг напротив друга, как в самом начале драки. Время опять разогналось до своей обычной скорости. Саша помотал мордой, чтобы прийти в себя после ужасного удара хвостом. Он ждал нового прыжка своего врага, но вдруг заметил, что передние лапы у того дрожат и язык вывешивается из пасти. Так прошло несколько мгновений, а потом Николай повалился набок, и возле его горла стало расплываться темное пятно. Саша сделал было шаг вперед, но поймал взгляд вожака и остановился.

Он поглядел на умирающего перед ним волка-оборотня. Тот несколько раз дернулся, затих, и его глаза закрылись. А потом по его телу пошла дрожь, но не такая, как раньше, – Саша ясно чувствовал, что дрожит уже мертвое тело, и это было непонятно и жутко. Потом контур лежащей фигуры стал размываться, пятно возле горла исчезло, и на покрытой следами от лап земле возник толстый человек в трусах и майке – он громко храпел, лежа на животе. Вдруг его храп прервался, он повернулся на бок и сделал такое движение рукой, будто поправлял подушку. Но его рука схватила пустоту, и, видимо, от этой неожиданности он проснулся. Открыв глаза, он поглядел вокруг и опять закрыл их. Через секунду он открыл их снова и немедленно завопил на такой пронзительной ноте, что по ней, как подумал Саша, вполне можно было бы настраивать самую душераздирающую из всех милицейских сирен. С этим воплем он вскочил на ноги, нелепым движением перепрыгнул через ближайшего волка из круга и помчался вдаль по темной улице, издавая все тот же не меняющийся звук. Наконец он исчез за поворотом, и там же его стон стих, сменившись каким-то осмысленными выкриками – слов, однако, нельзя было разобрать.