Джек Финней - За спиной – пропасть

Но Том никак не мог отделаться от мысли, что этот самый проект и другие его работы, уже выполненные или намеченные на будущее, должны были дать ему возможность чем-то себя проявить, выделиться из числа прочих молодых сотрудников фирмы. Это было бы началом долгого-долгого восхождения туда, куда он был исполнен решимости подняться, – на самый верх. И он понял, что ему неминуемо придется пойти во мглу за желтым листком, лежавшим от него всего в каких-то пятнадцати футах.

Повинуясь какому-то инстинкту, чтобы заставить себя решиться пойти на такой риск, он начал думать о том, насколько забавным будет выглядеть это приключение. Он подумал, какой нелепый и комичный вид будет у него, когда он полезет по карнизу. Том представил, как на работе он будет весело рассказывать об этом эпизоде. Его будут внимательно слушать и благодаря рассказу к проекту отнесутся с особым интересом, а ведь это совсем неплохо.

Вылезти из окна и достать бумагу так легко! Меньше чем через две минуты он опять будет в своей комнате, и Том знал, что отнюдь себя не обманывает. Карниз шириной был примерно с его ботинок и совершенно ровным. И каждый пятый ряд кирпичей – он помнил это, но все же выглянул в окно, чтобы еще раз удостовериться, – имел углубления величиной с полдюйма, вполне достаточно, чтобы ухватиться кончиками пальцев и удержать равновесие. Он подумал, что, будь этот карниз и стена всего в ярде над землей, он мог бы идти по нему бесконечно. И при этой мысли он окончательно укрепился в своем намерении.

Повинуясь внезапному порыву, Том встал, подошел к стенному шкафу и вынул оттуда старый пиджак в клетку: на улице уже холодновато. Подсознательно он чувствовал, что надо поторапливаться и не думать слишком долго. Остановившись у окна, он отбросил все колебания.

Том перенес ногу через подоконник и нащупал карниз в ярде под окном. Цепко ухватившись за низ рамы, он медленно пролез в окно.

И вот он стоял на карнизе под легким прохладным ветерком на высоте одиннадцати этажей, вглядываясь в освещенное окно своей квартиры, которая теперь выглядела совсем по-иному.

Разжав пальцы сначала правой, потом левой руки, он уцепился за углубление в ряду кирпичей справа от себя. Потом было так трудно сделать первый шаг в сторону – заставить себя двигаться, в нем родился страх, но Том сделал шаг, не давая себе времени раздумывать. И теперь, когда он стоял, плотно прижавшись грудью, животом и левой щекой к неровным холодным кирпичам, его освещенная квартира внезапно исчезла, и оказалось, что на улице было куда темнее, чем он думал.

Не задерживаясь, он продолжал продвигаться вперед – правая нога, левая нога, правая, левая, – ни на секунду не отрывая подошв от неровного камня, перебирая пальцами и хватаясь ими за кирпичные выступы. Он продвигался на носках, немного приподняв пятки: карниз оказался не таким широким, как он предполагал. Он шел вперед, видя, как приближается стена соседней квартиры.

И вот он дошел до нее, и теперь он решил, как ему достать бумагу, – он поднял правую ногу и поставил ее осторожно на карниз, проходивший вдоль стены под прямым углом к карнизу, где он стоял, прижавшись лбом к холодной поверхности кирпича.

Очень медленно, согнув колени, он почти дотянулся до бумаги, лежавшей между ногами. Он еще более согнул колени, отчего мускулы бедер напряглись. Теперь, сидя почти на корточках, он правой рукой потянулся к бумаге.

Ему не удалось сразу коснуться ее. Но он сумел опустить правое плечо, ухватился пальцами за уголок бумаги и вытащил ее из угла. И в то же мгновение он увидел где-то далеко под ногами Лексингтон-авеню.

Он увидел вывеску театра Леви, кварталы за 50-й улицей, целые мили светофоров. На всех них теперь горел зеленый свет, виднелись огни машин и уличных фонарей, бесчисленные неоновые рекламы и движущиеся черные точки людей. И мгновенно его с неодолимой силой охватил леденящий душу ужас. Оцепенев, Том как бы увидел себя со стороны – он стоял, согнувшись, по сути дела, пополам, на этом узком карнизе, причем почти половина его тела повисла над улицей, находившейся далеко внизу. Том задрожал, испуг пронзил его мозг и мускулы, и он почувствовал, как кровь отливает от кожи.

Он уже не дрожал. Нет, он содрогался всем телом и ничего не мог с этим поделать. Он так крепко зажмурился, что ему стало больно. Его зубы обнажились в застывшей гримасе, и сила утекала, как вода, из колен и икр.

Вполне вероятно, сознавал Том, он потеряет сознание, будет сползать по стене, царапая лицо о кирпичи, а затем бессильно рухнет в ничто. И, стремясь спасти свою жизнь, он все мысли сосредоточил на том, как бы не потерять сознание. Он несколько раз глубоко вдохнул холодный воздух, борясь за то, чтобы ни одно из его чувств не отказало в этот решающий момент.

И когда он понял, что не потеряет сознание, он попытался отогнать страх.

Но идти назад было невозможно. Он просто не мог сделать этого. Он не мог заставить себя сделать хотя бы один шаг.

Шли секунды. Щеки обдувало холодным ветром. До него доносился слабый шум уличного движения. Вот оно прекратилось, и наступила почти абсолютная тишина. Но даже на такой высоте он услышал приглушенный шум вновь двинувшихся машин. Он закричал «На помощь!» так громко, что стало больно в горле. Но сильный ветер уносил его крики в сторону.

И ему припомнилось, что здесь, в Нью-Йорке, он, бывало, тоже слышал ночью крики и не обращал на них внимания. Том Бенеке знал, что надо попытаться идти, ничего иного больше ему не оставалось делать.

Глаза его были крепко зажмурены, а в мозгу, как кадры кинофильма, пробегали сцены одна страшнее другой, и он не мог их остановить.

Том видел, как он внезапно споткнулся, идя по карнизу, и как он замахал руками, когда верхняя половина его тела изогнулась назад, оторвавшись от здания. Он видел, как с ужасающей скоростью несется вниз его тело, переворачиваясь в воздухе, с коленями, плотно прижатыми к груди и крепко зажмуренными глазами.

Сознавая, что любая из этих мыслей может буквально через несколько секунд стать реальностью, он постепенно сосредоточился на мысли о том, что он собирается сейчас сделать. Скованный страхом, Том перенес левую ногу на дюйм-два ближе к своему, теперь невозможно далекому окну. Затем он передвинул на такое же расстояние дрожащие пальцы левой руки. Какое-то время он не мог заставить себя приподнять правую ногу и перенести ее с одного карниза на другой. Когда правая рука начала скользить по краю кирпичей, Том с удивлением почувствовал, что своими судорожно сжатыми пальцами он прижимает к кирпичам желтую бумагу, и издал резкий, хриплый вопль, который мог означать смех и отчаяние. Тогда он вытащил бумагу из-под пальцев и зажал ее зубами.