Эльза Моранте - La Storia. История. Скандал, который длится уже десять тысяч лет

Нино обещал Узеппе взять и его на море и научить плавать, но у него в Риме было так много дел, дни так быстро летели один за другим, что на обещанную поездку не оставалось времени. Да и их прогулки втроем (Нино, Узеппе и Красавица) хоть были и частыми, но очень короткими: они никогда не ходили дальше Пармиды или Авентинского холма.

Тем летом Нино носил цветастые американские рубашки, купленные им в Ливорно. Такие же рубашечки он принес и для Узеппе. Нино не забыл и о матери: он подарил ей полотенца с клеймом английских военно-воздушных сил и соломенные африканские шлепанцы, а также металлическую пепельницу, покрашенную «под золото», украденную им в какой-то гостинице.

В конце августа, приехав в Рим на несколько дней, из-за Красавицы Нино поссорился с людьми, у которых обычно останавливался. Недолго думая, он схватил чемодан и вместе с собакой явился на улицу Бодони.

Ида наскоро приготовила ему комнатку, где стоял маленький матрац.

Красавица не была комнатной собакой, как Блиц, и крохотная квартирка с ее появлением, казалось, еще более уменьшилась в размерах, как если бы в ней поселился гигант. Но Ида охотно приняла бы и настоящего белого медведя — так она была рада, что Ниннуццо снова дома, хоть и проездом. Собака спала в комнатке Нино, на полу у кровати, утром спокойно и терпеливо дожидаясь пробуждения хозяина, но стоило ему немного потянуться или зевнуть, или просто приоткрыть глаза, как она тут же радостно шумно вскакивала, приветствуя его, как некоторые первобытные племена приветствуют восход солнца. Так в доме узнавали, что Нино проснулся.

Это происходило обычно около полудня. До этого часа Ида, как обычно, суетясь на кухне, старалась не шуметь, чтобы не побеспокоить своего первенца, молодой храп которого доносился из-за двери. Она гордилась этими звуками. Если уже проснувшийся Узеппе начинал шалить, она делала ему замечание, как если бы там, в комнате, спал глава семейства, кормилец. Что Нино работает, было ясно, потому что он зарабатывал деньги (правда, немного), но что это была за работа — оставалось непонятным (было более или менее известно, что речь шла о контрабанде и черном рынке, для Иды это была еще одна тревожная загадка).

Через пару минут после неистовств Красавицы из комнатки вылетал Нино, в одних трусах, и начинал мыться на кухне с помощью губки, заливая весь пол. Вскоре кто-то громко звал его со двора (чаще всего это был парень в рабочем комбинезоне), и Нино мчался вниз вместе с Красавицей, забегая домой в течение дня. Ида пошла на самую большую жертву со своей стороны: она дала сыну ключи от квартиры, которые для нее значили очень много — больше, чем ключи Святого Петра. Нино возвращался поздно ночью, будя не только Иду, но и Узеппе, который в полусне бормотал: «Нино… Нино…» Пару раз он оставлял дома и собаку, которая ждала возвращения хозяина и встречала его с шумной радостью, а он останавливал ее: «Тсс… Тсс».

Так продолжалось всего пять дней, но этого было достаточно, чтобы Ида начала мечтать. Особенно по утрам, когда она в кухне чистила овощи, а оба сына еще спали, ей казалось, что у нее снова настоящая семья, что никакой войны не было, что мир снова пригоден для жизни. На третий день Нино проснулся раньше обычного, но еще не выходил из своей комнаты. Ида зашла к нему и, в конце концов, хоть и осторожно, заговорила о продолжении учебы, «чтобы обеспечить себе будущее». Она бы постаралась, сколько времени будет нужно, зарабатывать на всех, также и с помощью частных уроков… Нынешние занятия Нино казались ей временными, неосновательными.

В простоте душевной она уже давно вынашивала в мыслях свое предложение. Однако на этот раз Нино не взорвался (раньше произошло бы именно так), а слушал мать с каким-то веселым терпением, почти жалея ее. Когда Ида вошла, Нино был голым; чтобы не смущать ее, он проворно прикрыл низ живота цветастой рубашкой. В этот ранний для него час (еще не было десяти) он лениво потягивался и зевал, но на порывистые ласки Красавицы то и дело отвечал быстрым движением, при котором, несмотря на рубашку, открывалась то спереди, то сзади его молодая нагота. Среди этой возни он все же рассеянно прислушивался к словам матери, с видом человека, в сотый раз выслушивающего один и тот же глупый анекдот, к тому же рассказываемый каким-нибудь тупицей. Наконец, Нино воскликнул: «Мать, ты думаешь, о чем говоришь?! Красавица, прекрати!.. Ма, что ты такое плетешь? Дипломы? Я… (зевок)… у меня этих дипломов навалом, ма!».

«Я говорю не о высшем, а хотя бы о среднем образовании… Аттестат зрелости в жизни всегда пригодится… как основа…»

«Я давно зрелый, ма! Я зрелый!!!»

«Тебе бы не стоило большого труда… Ты уже подходил к концу… в лицее, когда бросил… Достаточно небольшого усилия… ты не глупый… столько жертв уже принесено… а теперь, когда война закончилась…»

Нино внезапно нахмурился и даже сердито прикрикнул на собаку. Сев на кровать, не прикрывая больше наготу, он воскликнул: «Война — это комедия, ма!» И встал во весь рост. Голый, бронзовый от загара, посреди этой жалкой, душной комнатенки он казался героем. «Но комедия еще не закончилась», — добавил он, будто грозя кому-то.

Казалось, к нему вернулось детское выражение лица, упрямое и почти трагически-капризное. Балансируя на одной ноге, как балетный танцовщик, он надевал трусы.

«Эти сволочи собираются жить, как раньше, разве ты не видишь? Так вот, не получится! Они вложили нам в руки, когда мы были еще сопляками, настоящее оружие! И теперь мы им устроим мир! Ма, мы все разнесем !»

Нино был возбужден. Казалось, мысль о всеобщем разгроме вызвала у него бурное веселье. «А вы собираетесь вернуть нас в школы! — продолжал Нино уже на „правильном“, литературном языке, чтобы поиздеваться над матерью, — латинский письменный и устный, история, математика, география… Географию я и сам изучу. На местности. История! Они из нее комедию устроили, и с этим надо кончать! Мы с этим покончим!.. А математика! Знаешь, ма, какое число мне больше всего нравится? Ноль! Красавица, подожди там, сейчас пойдем… Мы — поколение насилия! Когда научишься играть оружием, то хочется играть и играть!.. Они думают, что снова нас надуют… Все те же штучки: работа, договоры, указания, столетние планы, школы, тюрьмы, армия… И все начнется сначала! Да-аа? Как бы не так! Паф! Паф! Паф!» — В это мгновение Ида снова увидела в глазах сына вспышку, знакомую ей по той памятной ночи, когда он пришел в барак с Квадратом. Произнося свое: «Паф, паф, паф», он всем телом целился в мишень, которой была планета Земля, с ее королевствами и республиками в полном наборе. «Мы — первое поколение нового времени, — продолжал Нино с пафосом, — мы — атомная революция! Мы оружие ни за что не отдадим, ма! Они… они не знают, ма, как хорошо жить!»