Михаил Веллер - Живы будем – не помрем

Трое не отреагировали: приблизились, миновали было, но — остановились вплотную; глянули в глаза, дохнули винцом, осклабились:

— Так как насчет закурить?

— Всем, или одному? — осведомился Ларик.

— Жадный! — огорчился остролицый длинноволосый угорь.

Самый высокий, здоровенный шкаф, обозрел Валю с наглой ласковостью:

— Девушка, который час? — пропел он.

— А вам мама разрешает так поздно гулять?

— Да еще неизвестно с кем.

— От этого могут получиться дети, — пояснил угорь.

— Знаете, каким образом? — просунулся вперед коротышка: смазливое личико качнулось в слабом полусвете дальнего фонаря.

Ларик высвободил руку из-под ее локтя и легким толчком отодвинул Валю позади себя, в снег.

— А в чем дело? — спросил он.

— А ты чего дерешь Муму? Витек, разберись с ним.

— На пару слов, — кивнул угорь, напористо схватил Ларика за куртку и потащил его в сторону.

— Не смей! — зазвенела Валя, бросаясь.

Ларик двумя руками зажал кисть противника, крутанул вниз-вбок, опрокинул его, резко ударил вниз ногой в лицо — и полетел в снег от плюхи, которую навесил ему шкаф.

Дальнейшее она воспринимала слабо, забыв в оцепенении испуга кричать и звать помощь. (Да и кто попрется в ночь на крики о помощи?..) Драка выглядела страшно и живописно, как в кино, по сравнению с обычной уличной махаловкой, где калечат безо всяких внешних эффектов. Сознание фиксировало разорванные кадры: один валяется на снегу; Ларик стоит на четвереньках, и двое пинают его, целя по голове, опущенной меж рук; перекатившись на бок, Ларик хватает одного за ногу и дергает с вывертом, тот рушится; Ларик откатывается, вскакивает, но коротышка хватает его сзади за горло, а здоровый всаживает удары в лицо и грудь, хэкая на выдохах в такт; коротышка перелетает через спину Ларика и падает на здорового, валятся оба; удар ногой в живот; пятерня тычется в глаза; по утрамбованной тропинке в ледяном свете луны движется угорь, выставив перед собой острое сияние лезвия, а Ларик пятится от него, стягивая шапку — шапка летит в лицо, две руки перехватывают кулак с ножом, нырок, выверт с рывком, угорь с резким взвизгом падает на колени, стонет, нож лежит на снегу…

Ларик сунул нож в карман, быстро окинул поле брани: тела; сплюнул длинно темным на снег и, шатаясь, подошел к ней.

— Пойдем отсюда!.. — она схватилась, сухо всхлипывая и трясясь.

— Теперь можно не торопиться, — невнятно проговорил он…

— Куда ты меня ведешь?

— Черный ход есть? Ну, с другой стороны? — он пришамкивал.

— Зачем?

— А ты хочешь, чтобы они запомнили подъезд и еще встретили тебя?

Под фонарем она взглянула со страхом: лицо в крови, струйка из угла рта, глаз заплывает. Он оступился, качаясь.

Во дворе он потянул рифленую дверь над ступенью: открыто.

— Ну пока…

— Куда ты такой? Пошли ко мне! Может быть, надо «скорую»…

— Не ерунди. «Скорая» вызовет милицию. Превышение пределов необходимой самообороны…

— Но они же там!.. А если догонят?

— Сегодня уже не догонят. — Он хмыкнул и скривился.

— А если у тебя сотрясение? Или переломы!

— Ой, без паники. Так схожу завтра в травму.

Он отпустил ручку двери и сел на ступеньку.

— Ну, иди отсюда…

— Никуда я не пойду! — с неожиданной злостью и силой она схватила его под мышки, подняла, потащила наверх.

— Ладно, — сдался он. — Только на минутку… Помоюсь…

— Хорошо, хорошо…

В прихожей, закрыв дверь, чтоб не проснулись родители, сама сняла с него куртку, повела в ванную, пустила теплую воду:

— Больно? Тебе плохо?

Лицо стремительно опухало. Он осторожно потрогал ребра, потер бок:

— Нормально обработали. Свинцовых примочек нет? Разнесет…

— Не разговаривай, тебе больно…

— «Если смерти, то мгновенной…» — пробурчал Ларик невнятно из-под ее рук, бережно обмывающих его лицо (не целовать! не!).

— Надо смазать йодом… — растерянно решила она.

— Давно леопарда не видела? Перекись водорода есть?

Ступая на цыпочках, она притащила аптечку: порылась.

— Нет…

— И хрен с ней.

— А вот мазь календулы, мгновенно все заживляет!

— Если мгновенно — мажь, — согласился он, покряхтывая.

Закрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновениями.

— Ты чего улыбаешься?

— Представляю, на кого буду похож завтра, — спохватился, хмур.

— Хочешь чаю?

Он подумал, должен ли по сценарию хотеть чаю. Не напутать бы.

— Если можно, покрепче… а то что-то в голове шумит.

— Тошнит? голова кружится? сотрясение, — всполошилась она. — Я вызываю «скорую»!

— А сухари потом будешь мне в лагерь сушить? — спросил он с холодной насмешкой.

— Почему?

— Да потому, что я их покалечил, и могут впаять срок! Говорю же: превышение пределов самообороны! Законы наши… Этому в Институте культуры не учат?

— Но они же втроем… с ножом!

— Решила избавиться от меня, сдав под суд?

Глотая чай и морщась, с сокрушенным вздохом заметил:

— И не хотел ведь сегодня никуда переться тебя провожать… (Она замерла: что? как, он предпочел бы, чтобы она… ее?..) И как толкнуло… будто предчувствие. Удачно, что ты была не одна. Я бы себе этого никогда не простил.

Она изнутри просияла, теплый ком прокатился из живота к глазам. Захлопотала, обретя удовольствие в роли хозяйки и сестры милосердия.

— Вызови такси.

— Куда ты такой поедешь? Сиди уж…

За ее спиной он одобрительно взглянул в зеркало, видик о'кей.

— Останешься здесь. А вдруг тебе станет плохо?

— Хочешь предъявить своим родителям с утра эдакую рожу середь квартиры? — сварливо возразил он.

Она кратко задумалась:

— Ляжешь в моей комнате. А им я все расскажу.

— Что, интересно?

— Ну, в общем, ты меня все-таки спас… — проговорила она, вслушиваясь в смысл собственных слов: а ведь правда!..

Он встал, покачнулся, осторожно потрогал голову и сел обратно.

— Действительно, что-то мне… — признал слабым голосом.

А Катя ничего не знает, мелькнуло у нее. И он, похоже, не собирается ей звонить. Да если бы Валин жених… что, жених?! Он — Катин жених ? Чушь… Она подумала о Кате с насмешливым презрением: Ларик здесь, он спас ее, она за ним ухаживает, а прочие могут утереться.

Она раздвинула, застелила диванчик в своей комнате. Ларик улегся и подумал, что обрек себя на пытку и заснуть не удастся.

Выключатель щелкнул, во тьме прошуршал халатик, заскрипела кровать.

Помолчав, тихо позвала:

— Тебе не очень больно?

— Нет, — шепотом отозвался он.

Глядя в потолок, прислушивались к дыханию друг друга.

— Спишь?

— Нет.

— Знаешь… ко мне заходила Катя.

— Вот как. — Молчание.

— Она мне все рассказала…

Молчание.

«Дура, зачем я все это говорю — сейчас…»

— Она красивая. И — сильная.