Эльмира Нетесова - Колымское эхо

— Я, надысь Верку навестила. Та вовсе без мозгов живет. Все своего старого козлика ожи­дает, чтоб в город ее забрал. А глянула бы на себя в зеркало, дряхлая коза. От ней со страху мыши из хаты разбежались. Только и знай кра­сится, полоумная карга. В доме ни корки хлеба. Ты занеси ей по пути. Как бы не хорохорилась, и она жрать хочет. Все ж своя кикимора. Все рассказывает, как во сне своего лешака видит. Ты б подкинула ей на ночь одного. Глядишь, веселее задышала баба.

— Ты тоже за хлебом пришла? — спросила Варвара.

— Если есть, дай буханку. Не откажусь.

Когда Настя ушла, Варя пригорюнилась.

— Вот и дети есть. Целых двое сынов. А тол­ку ни от одного. Некому бабе помочь ни в чем. Го без хлеба, без дров сидит. В холоде и в го- поде. Ну, приду, помогу, надолго ли ей хватает? Кое-как до весны дотянуть. А дальше снова ждет. И сколько ей мучиться. Мальчишки, неведомо, живы иль нет. Если и живы, о матери совсем забыли. Всю память выморозила с них Колыма. Да и кого сюда потянет. Все от нее бегут.

— Оно и вам не мешало бы уехать отсюда. Ну, зачем мучаетесь, за что?

— У меня тут мать. Ее одну не брошу,— на­стырно твердила женщина.

— Варя, а разве для себя пожить не хочешь?

— Как это?

— Ну, в квартире, с удобствами, ни о чем не заботясь. Ведь для чего-то каждая из вас копит деньги. Вы их с собой на тот свет не заберете. Гам они не нужны. Так хоть здесь с толком при­мените. Купите квартиру, меблишку, заживете человеком. Может, замуж выйдете. А на могилу к матери приезжать можно. Главное, помнить ее в душе, как многие живут, не лишая себя элементарных удобств. Зачем же каждый день мордовать себя?

— А куда Султана дену? Он же пропадет один без меня!

— Султан уже взрослый. Его пора отпустить на волю, самому пора жить. У вас он как в клет­ке мучается. Испортите зверя. Он уже взрос­лый. Чего на хлебе сидит. Ему пора мясо, да с кровью, досыта,— говорил Игорь Павлович. Волк, глянув ему в глаза, свирепо зарычал.

— Зверюга! Тебе же лучшего желаю,— отвер­нулся Бондарев. И вспомнил:

— Вот тогда, при Сталине, волчьи шкуры сда­вали в госпромхоз. Деньги за это имели непло­хие, люди носили волчьи шапки, рукавицы. Даже куртки шили. Сейчас ничего нет. Живые бегают стадами. Разве это правильно? — возмущался Игорь.

— А о ком заботиться? Нас тут жалкая горсть осталась. Порвут кого в клочья и никто не узна­ет. Вон в прошлом году на меня стая насела. Еле отбилась.

— А я слыхал, двоих контролеров порвали. Мужиков. Те приехали старателей проверить, их добычу. А где им взяться? Некому нынче золото мыть. Не до него. Самим бы прожить хоть как- то. Эти же зашли в хату и спрашивают:

— Где ваши мужчины? Золотишко моют? Мы с Настей глаза вылупили. Какие мужики, где они у нас увидели старателей? Да мы мужиков уже сколько лет не видели. Смех разобрал, глядючи на проверяющих. Они же не поверили. Полезли по балкам и оврагам. Ну и напоролись на хоро­шую стаю. Оружие у них, может, и было. А вот пользоваться вряд ли им умели. Прижучили их сразу кучей. И разнесли так, что мы ничего не услышали. Только потом узнали, по башма­кам и курткам, что загубили контролеров волки. Сожрали вместе с документами. Эх-х, дурье!

Да разве можно самим ходить по незнакомым местам? Мы уж сколько лет тут живем, а на такое не решились бы.

— Волк — серьезный зверь,— согласился Бон­дарев и, вспомнив, рассказал:

— Послали мы проверку к старателям. Что- то уж очень мало золота сдавать они стали. Вздумали их проверить. И сразу две группы послали в разные направления. Ну, и что дума­ете, обоим не повезло. Одни в овраге чуть не утонули. Глина под ногами поехала и сбросила с себя на самое дно. Кое-как живыми выбра­лись. Вторых волки в болото загнали и там со­жрали по одному. Ни одного из них не спасли. И все равно присылали к нам комиссии и после тех случаев. Даже женщин посылали. Этих-то зачем? А пару раз сотрудников безопасности подкинули. Ну, этих не сожрать. Они наглей волков. Все как один стрелять умели метко. Уло­жили с пяток зверюг, те и отступили. Поняли, лучше не связываться и уносить ноги, покуда живы. С тех пор в тот овраг не совались стаи. Побаивались новой встречи.

— А кого из своих боялись? — спросил Иванов.

— Приисковиков опасались. Особо Тимура. Он золото не мыл, в столовой работал кавказ­ский черт. Но всегда и всюду ходил с ножом, на какой десяток волков нацепить можно и сделать шашлык. Он никого не боялся. Сам навстречу стае выходил. Один. И его, даже ни разу не покусали. А сам всегда с трофеями возвращал­ся. Но хитрый, как змей,— рассмеялась Варя и продолжила:

— Он и пальцем не шевелил. А золота уво­лок больше любого старателя. Тимур положил у порога чугунную решетку и велел всем тща­тельно мыть и вытирать об нее подошвы сапог, чтоб не марать полы в столовой. Ну, мы слуша­лись. Оказалось, он в конце дня промывал всю грязь и столько золота собирал с наших сапог, что нам и во сне не снилось. А потом это золото ложил в банки с клюквенным вареньем. Оно единственное проходило, рентген его не брал, а Тимурий, набрав, сколько ему надо, навсегда уехал с Колымы. Озолотился по макушку, во­время остановился. А может, кто-то его предуп­редил и уехал навсегда. Вместе с поварихой смотались. Ох, и довольные были люди! Но, правду сказать, обеды у них всегда были вкус­ными и дешевыми. На этих никто не обижался. Они тоже не сетовали. Вот ни у кого столько ума не хватило, под самым носом КГБ спокойно золото имел каждый день. А ведь работал не­мало, целых три года. Никогда ни с кем не ру­гался, со всеми шутил, смеялся. И уехал другом каждому.

— Сталин был жив тогда?

— Даже не помню. Но Тимурию все были по фигу. Сообразительный человек. Второй такой не появлялся.

— Хитер мужик! — крутнул головой Игорь и продолжил:

— Всякое слышал, но не такое.

— Да что там Тимур? Он как приснился. Был недолго и будто испарился. После него узбеки появились. Ну, это совсем не то. В столовой грязь, цены высокие. Люди к ним походили не­долго и ушли.

— А сами узбеки долго были? — поинтере­совался Игорь Павлович.

— Через полгода разорились и уехали, про­клиная все. Никто их не признал, даже сама Колыма.

— Как так? — удивился Игорь.

— Эту столовую то проливные дожди зали­вали, то снегом засыпало по самые не балуй. Один раз их еле живыми выволокли наружу. Больше рисковать не стали. Да и верно, не по климату им наши места. Никто о них не вспоми­нал и долго не помнил.

— А потом кто работал в столовой?

— Закрыли ее, расформировали. Узбеки ее так обосрали, что туда уже никто не хотел идти работать. Так и назвали проклятым местом, где нормальным людям делать нечего. Всяк своим обходился. Оно так удобнее и сподручней.

— Ну, женщины, понятное дело. А вот мужи­ки, им как?

— Зэкам на трассу баланду привозили все­гда. А семейные и детные перебивались как могли. Конечно, впроголодь жили. Но что поде­лаешь? Это лучше чем в бараке или в землянке ютиться. В избе хоть что-то на человечьи усло­вия похоже и дети здоровее стали. Моя мамка хоть и постарела сильно, в доме все ж выров­нялась. Не допекали ее ломота и хромота. А вот мужик — отец мой — сдал совсем. Колыма его окончательно добила,— вздохнула Варя тяжело.