Эльмира Нетесова - Колымское эхо

— Мать права была,— тихо согласилась Варя.

— А я думаю, что и медлить нельзя! — по­дал голос Игорь Павлович.

— С чего взял? — изумилась Анастасия.

— Да то, что здесь Колыма! Все ж мужик в доме всегда помощник. Воды принести, иль дров нарубить, дом в порядке держать, мужчи­не всегда проще. Даже за хлебом в пургу схо­дить, кому легче? Или я неправ? А главное, сбегут с зоны зэки, как бабе самой отбиться от них? Другое дело, когда мужик имеется. И жену, и себя защитит без проблем...

— Ой, да не смеши, Игорь. Нет теперь та­ких. Это раньше защищали семью, нынешние враз к бабе под юбку прячутся. Только пить да жрать умеют. Вон Шурка со сто восьмого кило­метра в мужья приняла придурка. Так он, когда беглые зэки в хату вошли, из избы в окно выс­кочил. Хоть бы кого на помощь крикнул, ведь Федя рядом живет. О бабе и не вспомнил. Ры­сью по дороге поскакал. А зэки пришли хлеба попросить. Даже не думали колотить или гра­бить хозяев. Им бы выжить. А тут сам хозяин сбежал, как паршивый пес. Они удивились. По­нятное дело, даже слова поперек сказать испу­гались. Вот тебе и муж. Дала им Шурка буханку хлеба, они и ушли счастливые. Ни одного пло­хого слова бабе не сказали, наоборот. Только попросили их не выдавать.

— А тот ее мужик воротился?

— Конечно, но она его выкинула. Все его тряпки в кучу собрала и на пороге бросила, чтоб

пороги не марал идиот. Ну, кому такое говно нужно? Стыда не обобраться.

— Не поймали их? — спросила Люба.

— Не слышала про то. Говорили, будто со­баки кого-то гоняли. Но может с волками сцепи­лись. Их там как блох у барбоса. Охрана из зоны выходить боится.

— Во, если тот мужик на зверье напорется!

— А что? Запросто!

— Федя говорил, что пошел проверять кап­каны и нарвался на обглоданный скелет. Кто это был, никто не узнал. Зэк, а может, из охраны кого припутали. Волкам, особо стае, все равно кого сожрать.

— У охраны оружие! — встрял Бондарев.

— На стаю не хватит, не успеет всех пере­щелкать, волки кучей нападают. От них одному не отмахнуться, кишка тонка.

— Говорят, скоро в наших местах поселок бу­дут строить,— сказала Варя.

— Для кого?

— Золото снова будут добывать.

— Ой, когда это будет? Лет десять пройдет.

— А может старый рудник оживят...

— Вряд ли! Там кровля людей еще тогда за­сыпала. И даже случалось насмерть.

— То давно было. Теперь крепить умеют.

— А не болтай, Игорь! Оно и тогда, и нынче гибнут люди на рудниках. И ничего с тем не поделаешь. Наша Колыма за свое золото едино душу отнимет.

— Помните, как начальника рудника загро­била, словно ждала, когда вниз спустится. И на­крыла пластом, да таким, что и не нашли. Зато жильное золото увидел. Это не часто случается.

Кто-то вынес наверх и сказал про широкий пласт внизу.

— Да! Начальник вниз на жопе съехал. Про все на свете забыл. Коленом крепление вышиб. Ну и попух тут же!

— Жадный был мужик. Помните, как после всякой смены велел людей обыскивать. Никому не верил.

— Зато и нажрался по самые уши! — рассме­ялась Варя.

— А мы и без золота живем...

— Я ни разу на руднике не была.

— И нечего тебе там делать. Работай на сво­ей пекарне без мороки,— посоветовали Варе.

— Эй, люди! Дусю привезли. Уже готовую к похоронам,— засуетились все.

А на следующий день женщину похоронили.

— И ты не ушла от Колымы. Так и осталась здесь вместе со всеми своими...

— Эх-х, мамка! Только мы знаем, как тебя будет не хватать.

— Никакой жизни не видела. Умерла в муче­ницах. И жила без радости,— текли слезы по лицу Любы.

Когда Дусю похоронили, все заметили, как внезапно раздвинулись тучи и яркий луч солнца осветил могилу Дуси.

Хоронившие остановились молча.

— А мамку к себе сам Бог взял,— сказал сын и взял в карман горсть земли с могилы.

Люба остановилась и не спешила уходить с погоста.

— А ведь мамку похоронили рядом с Ольгой. Они при жизни много лет дружили, и теперь ря­дом лежат. Их и земля не разлучила,— сказал сын.

— Ох, детки! Вся ее жизнь в вас была,— об­ронила Анастасия грустно.

— Вот так мы все здесь окажемся. Кто-то раньше, другие поздней, но опять вместе, как в жизни. Одна пурга всех отпоет. Одна Колыма приютит. И никуда нам от нее не деться.

— А куда подадимся. Здесь, считай, вся жизнь прошла. Вон Дуся, совсем молоденькой приехала. Помнишь, какие у нее были косы! Ничего, кроме седины, не осталось. Даже глаза из синих стали серыми.

— Это в день смерти Павла, мужика ее. При­шла утром, вся голова белая. И глаза, как чу­жие. Легко ли такое пережить.

— А и пригнали за что? Вспомнить больно,— дрогнули плечи Анастасии.

— За что ж посадили? — спросил Аслан.

— На Первое мая всем велели дома подго­товить к празднику. И она портрет Сталина при­била к крыше дома. Тут ветер поднялся сумас­шедший. Сорвал тот портрет и мордой прямо в лужу шваркнул. Никто враз и не приметил. Когда увидели, уже было поздно. Чекисты опе­редили и взяли всю семью как за надругатель­ство над портретом вождя.

— Хоть бы детей не трогали. Их у нее было кому подрастить. Хотя, восемь лет немало. Но Хрущев через пять лет отпустил. А толку? Вре­мя не вернешь. Да и куда вернешься. Мы уже знали, что нас никого не ждут. Никто не верил в реабилитацию. Так и считали врагами наро­да. Каждому не докажешь, если даже мой брат испугался пустить нас в дом и сказал:

— Зачем мне лишние неприятности? Своих бед полная пазуха.

— А только ли нам вот так отпели? Своя родня хуже чужих стала. На работу не взяли. Ну, как было жить? К Хрущеву наши жалобы не попали. Самих и тем более не пустили. Там у него охрана в тыщу человек. И куда ни подашь­ся, отовсюду гонят, как прокаженных. Никто не был нужен. Вот так и вернулись в старатели. Больше мы ни шагу с Колымы, не нашлось на земле другого места. А сколько горя вынесли, голодали, мокли, мерзли. Много лет прошло, пока наши дети хоть как-то устроились. Сами до сих пор никуда не лезем. Прошлое и теперь помнится. Не хочется опять головой в те беды лезть. Они так и остались в памяти. Конечно, нынче времена поменялись, но нынче и силы всех покинули. Да и чем лучше на материке. Здесь мы у себя,— говорила Анастасия хрипло.

— Нас долго звали уголовниками, бандита­ми, врагами народа,— вспомнила Варя, доба­вив:

— Много раз за это морды била. Но разве тем убедишь. Люди не знают многого. Да, мень­ше стало зон, но горя не убавилось. И по-прежнему присылают сюда невинных, и работают зоны. Рукам зэков всегда сыщется работа. Му­жик иль баба, если он колымчанин, на нем клей­мо до самой смерти горит, его ничем не вытра­вишь. Наши люди скорее зверя пожалеют, но не нас — с Колымы. А посели сюда любого, никто не выживет. Измельчали, испортились люди. А ведь после войны другими были. Знали, по­чем она эта жизнь!