Дональд Стюарт - Современная австралийская новелла

— Очень редко, Рой. У нас они только на случай, если погаснет электричество.

— Вот тебе и причина, почему там развелось столько психов да очкариков. Я тебе точно скажу — в моем доме мне электричества не надо, пусть его хоть до самого крыльца дотянут.

— Но ведь электричество нужно не только для освещения.

— Это-то как раз и отбило у меня охоту с ним связываться. Давным-давно я едва было не поставил тут небольшой генератор, свой собственный. Подумывал завести маслобойню. Дочки-то уж от дома отбились, и нам с Адой трудновато стало управляться с хозяйством. И что б ты думал? Только я про то заикнулся, как жена взяла меня в оборот. Сперва ей позарез понадобился электрический утюг. Потом электрический чайник — надоело, вишь ты, поутру огонь разжигать ради одной чашки чаю. Дальше — тостер. Само собой, фонари кругом — перед домом, за домом, это чтоб нам в потемках не бродить по двору с фонарями. Ничего особого, заметь. Никаких тебе плиток либо холодильников. Об этом речи не было. Все по мелочам, только чтоб малость жизнь облегчить. — Он снова взялся за фонарь, собираясь вести меня дальше. Глаза его сузились, почти спрятавшись среди морщин. А рот опять недобро ощерился.

— А я тебе так скажу — все зло в мире с этого пошло. Каждый легкой жизни ищет. До того люди докатились — не знают, куда время девать. Короче, спохватился я — вовремя беду почуял — и положил этому конец. Нет электричества — не о чем и спорить. Купил бензиновый движок для маслодельни — и баста. Во всяком случае, от дойки я жену освободил. Стал один управляться. Она, правда, до сих пор меня пилит — да уж такая их женская порода, сам знаешь.

Верно, подумал я; но и мужскую породу я, кажется, знаю не хуже.

Я вынул кое-какие туалетные принадлежности из небольшой сумки, которую прихватил из машины, и двинулся за хозяином. Оказалось, что нам надо опять пройти через столовую; хозяйка при этом не проронила ни слова. Только глянула на меня с робкой улыбкой и продолжала хлопотать у плиты. Стол был накрыт, и в комнате аппетитно пахло горячими лепешками.

К моему удивлению, дверь ванной открывалась прямо в столовую. И так мала была эта ванная, что Рою пришлось сначала войти одному, поставить фонарь на полочку, очевидно специально для него предназначенную, и снова выйти, прежде чем туда смог протиснуться я. Ни крана, ни раковины я не обнаружил. На полу стояло ведро с водой, и оттуда он наполнил жестяной тазик, помещавшийся в оцинкованной железной ванне с облупившейся местами белой эмалью. Однако все было безукоризненно чистое, в том числе полотенце, которое чуть пахло нафталиновыми шариками. Меня не оставляла одна и та же мысль: здесь, в этом доме, выросли три девушки; где же они спали? И почему не осталось даже следа от их пребывания под родительским кровом?

Пока я мылся, неловко согнувшись над ванной, Рой и его жена разговаривали в столовой. Нас разделяло лишь несколько футов, и я отлично слышал их голоса.

— Ты не собираешься дать гостю горячей воды? Я вон сколько согрела.

— Бога ради, Ада, угомонись. Всего-то надо пыль с рук смыть. Зачем ему горячая вода?

— Хоть предложил бы для приличия. Вечер-то холодный.

— Не беспокойся. Парень молодой, обойдется.

— Когда он хочет уехать?

— С утра, как вытащим машину. Он должен попасть в Мельбурн к полудню.

— Думаешь, тебе удастся ее вытащить?

— Еще бы! Сама пойдет, как запрягу в нее Капитана. Не то он ее надвое разорвет.

— Капитана надо еще сыскать. С утра ведь темно будет.

— Пестрый его живо пригонит. Куда ты девала банку со смазкой?

— Она на заднем крыльце. Там, где ты ее оставил утром.

Весь диалог велся в раздраженном тоне, как будто эти двое не имели ни малейшей охоты разговаривать и лишь крайняя необходимость вынуждала их к этому.

Внезапное молчание воцарилось, как раз когда я вышел из ванной. Оба вдруг замерли в позах напряженного внимания; стоя лицом к лицу, они сосредоточенно прислушивались к чему-то за стенами дома. Слышно было, как муха пролетит. Издалека, с шоссе — с того самого, откуда мне ни в коем случае не следовало съезжать, — доносилось слабое жужжание мотора.

— Похоже, это Карсоны, — неуверенно проговорила Ада.

— Карсоны еще час назад проехали, — возразил Рой.

— Значит, Джордж Миллс возвращается. Он проезжал в город утром.

— Мотор не тот. По звуку больше похоже на Энди Фергюсона.

— Дженсены — вот это кто! — победоносно провозгласила Ада и, показывая, что она считает вопрос решенным, вновь повернулась к плите, добавив уже спокойным тоном: — Ширли говорила, что им надо на этой неделе съездить в город.

Тут Рой заметил меня и без лишних церемоний велел мне поторапливаться:

— Боб, ты теперь знаешь, где твоя комната. Наведи глянец и давай сюда, к столу. Мы ждем.

Никаких секретов в этом насквозь прослушивающемся домике не могло быть. Не успел я выйти, как Рой вернулся к разговору о проехавшем грузовике. До меня отчетливо доносилось каждое слово.

— Ширли сказала, зачем им нужно в город?

— Я не расслышала. Ты же знаешь, телефон последнее время работает неважно.

— С кем она говорила?

— С Мэй Родни. Предупреждала, чтобы Мэй сегодня не заходила, потому что днем их не будет дома.

— Да, Ширли не станет особенно откровенничать, если почует, что кто-то слушает на линии.

Очевидно, подслушивание разговоров по общему телефонному проводу составляло их единственную реальную связь с внешним миром. Далековато я ушел от своей машины — можно сказать, в другую эпоху.

Взгляд мой случайно скользнул по семейной фотографии, той, что висела на стене, — и она заворожила меня. Шестеро мужчин, трое сидят и трое стоят, перед дощатой хижиной, на фоне высокого строевого леса. Все здесь говорило о давно прошедших временах и было строго официально: примитивная композиция, ненатуральные позы людей, их одежда. Они, видимо, облачились в свои лучшие воскресные костюмы; синие короткие пиджаки, тщательно отглаженные брюки с узкими отворотами, наглухо застегнутые рубашки, котелки. Типичные фермеры из глубинки, как на подбор, и притом из породы воителей. Вряд ли мне когда-либо попадалась на глаза более воинственная с виду компания. Хоть бы одна улыбка на шестерых. Шесть сжатых ртов, шесть железных подбородков, шесть пар холодных глаз, свинцово сверлящих фотокамеру. Стоять перед этими молодцами было все равно как под дулами винтовок взвода карателей. Все как один — крупные мужчины, с явственными чертами фамильного сходства. Братья. Я поднял лампу повыше, но, сколько ни вглядывался, не смог выделить среди них Роя.

Едва оторвавшись от этой устрашающей семейки, я взял с туалетного столика другую фотографию. Да, это она, подумал я, та женщина, чей голос только что произнес в столовой: «Можешь разрезать мясо».