Митчел Уилсон - Встреча на далеком меридиане

— Я с ним не связан, — ответил он. — Куда вы вчера исчезли? Не успел я оглянуться, как вас уже не было. Я искал вас повсюду.

— Мне пришлось уехать, — ответила она, удивленная его тоном. — Нужно было закончить одну работу.

Но тут их снова перебили. С Ником сердечно поздоровался Яковлев, знаменитый анестезиолог, высокий, полный старик, в котором под тонкой оболочкой академической важности бурлила жизнерадостная энергия техасца.

Затем он повернулся к Анни и начал что-то быстро говорить по-русски, но тут же перешел на английский и объяснил Нику:

— Прошу прощения, но я должен рассказать моей очаровательной учительнице Анне Томасовне… миссис Робинсон, — поправился он, слегка ей поклонившись, — о моих невероятных приключениях с англичанами, которые все — совершенно невероятные люди (его «р-р-р» гремело на истинно московский лад). Как вам известно, меня иногда подводит грамматика. В Лондоне, куда я две недели назад ездил на съезд анестезиологов, я однажды забыл завести часы. И вот я остановил какого-та прохожего и спросил: «Будьте добры сказать, что есть время?» Он задумался, а потом ответил: «Вы знаете, меня самого это очень интересует. А также — что есть пространство». — Яковлев засмеялся. — Я убежден, что только в Англии можно из грамматической ошибки устроить философскую дискуссию.

Он дружески пожал руки им обоим, поклонился и отошел.

— По крайней мере я теперь знаю, чем вы занимаетесь, — сказал Ник после паузы.

Она засмеялась.

— Но я вовсе не преподаю английский язык. Он попросил меня помочь ему, потому что я хорошо знакома с его дочерью — мы с ней учились в школе. А так я собственный корреспондент маленькой канадской газеты, о которой вы даже не слыхали. Иногда я работаю с американскими и английскими делегациями, потому что здесь мало кто знает английскую стенографию. Но вообще я пишу.

Он снова перебил ее.

— Так чего же от вас хочет Хэншел?

Она улыбнулась.

— Он просто шутил. Вы давно его знаете?

— Почти двадцать лет. Я начинал работать под его руководством. С тех пор он очень изменился.

— Но ведь и вы, наверное, тоже.

— Да, — признал он, — конечно. Но все-таки — о чем шутил Хэншел?

Она хотела было ответить, но вдруг спохватилась и посмотрела на него с любопытством.

— Вы говорите так, словно в нем есть что-то зловещее. Разве он не такой, каким кажется?

— Нет, почему же. Он очень способный и интересный человек.

— Но?..

— Без всяких «но». Послушайте, меньше всего мне хочется разговаривать сейчас о Леонарде Хэншеле.

— А о чем вам хочется разговаривать?

— Я скажу вам… — Он произнес это, словно принимая вызов. — И буду говорить откровенно, потому что не люблю светской болтовни и не умею быть обаятельным собеседником. Я погибаю от одиночества. Я здесь, но с тем же успехом я мог бы находиться в пустыне Гоби или посредине Бостонского парка. До сих пор я видел в Москве только несколько лабораторий, несколько конференц-залов, ресторан моей гостиницы, цирк и театр Вахтангова. Я хочу просить вас провести со мной вечер и показать мне Москву, пока я еще не уехал. А уехать мне, возможно, придется гораздо раньше, чем я думал. Мне хотелось бы побывать с вами в московском кино. Пообедать с вами в московском ресторане. Говорят, здесь есть замечательный кукольный театр. Мне хотелось бы побывать там с вами. В Москве есть кафе. Покажите мне кафе. В Москве есть парки. Погуляйте со мной в парке. В Москве есть магазины. Разрешите мне купить вам что-нибудь в магазине. Я еще не ходил по московским улицам. Походите со мной по улицам.

Она негромко засмеялась.

— Слава богу, наконец-то, — сказала она. — Вот теперь вы заговорили так, как я ожидала. Но вы собираетесь проделать все это за один вечер?

— Постараемся уложиться в один вечер или в несколько вечеров, если я останусь. Ну, пожалуйста!

— Когда вы уезжаете?

— Может быть, через несколько дней, а может быть, через месяц.

— Ну что ж, — сказала она, помолчав, — почему бы и нет?

Он внимательно посмотрел на нее.

— Но есть и какие-то препятствия?

— Я же сказала — почему бы и нет.

— Да, — ответил он, — но вы как будто колебались. Может быть, это для вас затруднительно? Я ведь не знаю вашего здешнего статуса…

— Моего статуса?

— Видите ли, — сказал он, подыскивая слова, — мне с каждым днем становится все яснее, что я ничего не понимаю в московских порядках.

И снова, как тогда, в американском посольстве, она после минутного раздумья выбрала наиболее конкретный ответ.

— Мой здешний статус очень прост. Я — постоянно проживающая в Москве иностранка. Я — корреспондент. Мой московский паспорт возобновляется каждые шесть месяцев. Я никому не надоедаю, и мне никто не надоедает. В былые годы, конечно, это было бы совсем не так. Но теперь все гораздо проще. А кроме того, здесь еще помнят моего отца и еще благодарны ему. У меня своя квартира. Я не богата, но все, что нужно, у меня есть. Этим мой статус и исчерпывается. — Она снова посмотрела на него. — То есть, если вы именно это подразумевали под словом «статус». А что вы, собственно, подразумевали?

Он слегка улыбнулся.

— Если вы ставите вопрос так, то, честно говоря, я сам не знаю. Вы меня смущаете. Давайте поговорим о нашем вечере в Москве. Нельзя ли назначить его на завтра?

— Мне очень жаль, — сказала она мягко, — но только не завтра. А вот сегодня вечером я свободна.

— Сегодня? — Он, правда, собирался работать над докладом, но мысль об этом остановила его лишь на секунду. — Я, пожалуй, смогу освободиться, если уеду сейчас к себе в гостиницу и кое-что приготовлю к завтрашнему дню. Дайте мне полтора часа. — Он просто встанет пораньше и закончит все утром. Ему ни за что не хотелось упускать возможность провести с нею вечер. Если даже не принимать во внимание слова корреспондентов, никто, по-видимому, не знал ничего определенного насчет его визы, и такого случая могло больше не представиться.

— Сейчас без четверти шесть, — сказала она, посмотрев на часы. — Я зайду за вами в гостиницу в половине восьмого.

Но входя в свой номер, он уже жалел, что так легкомысленно договорился с ней о встрече. Чтобы как следует подготовить доклад, ему нужно было несколько часов, однако из-за томительной неопределенности с визой, казалось времени все равно ни на что не хватит. В голове стучало: «Скорей, скорей, скорей».

Он взял телефонную трубку и набрал номер посольства, чтобы отменить прогулку. Доклад был гораздо важнее. В эту минуту ему было безразлично, увидится ли он с ней когда-нибудь еще. Теперь он вдруг рассердился на нее: какое право имела она говорить с ним свысока, даже если под конец и изменила тон? Он сердился на нее, словно она нарочно отвлекала его от работы, а кроме того, он теперь с тревогой и неудовольствием вспоминал, как дружески она болтала с Хэншелом: этот разговор словно загрязнил ее. Настала его очередь чувствовать, что она не оправдала его ожиданий.