Митчел Уилсон - Встреча на далеком меридиане

— Что с вами? — прошептал Ник.

— Со мной ничего, ничего, — сказала она скороговоркой, словно подгоняя его. — Ничего!

Губы ее, в ожидании нового поцелуя, были мягки и податливы. Он старался нежностью успокоить ее, унять эту нервную дрожь, но в Анни теперь было как бы два человека, и один из них не хотел сдаваться и не хотел, чтобы его успокаивали. Она вдруг оттолкнулась от Ника, в темноте прислонилась к столу и, закрыв глаза, стиснула ладонями щеки, судорожно глотая воздух. Ник подождал минуту, потом снова осторожно привлек ее к себе. Глаза ее светились лаской, но тело сотрясалось от нервной дрожи. На этот раз Ник крепко прижал ее к себе, целуя ее в глаза, ноздри, мягкую округлость возле губ, ненавидя то, что пыталось отнять ее у него, тогда как сам он отдавал любовь и нежность тому второму существу в ней, которое стремилось к нему так же горячо. Но Анни снова вырвалась из его объятий. Ник опять прижал ее к себе, и она спрятала лицо у него на груди.

И в этот момент загрохотал гром долго собиравшейся грозы, напугав их своими мощными раскатами, и они молча, не шелохнувшись, стояли в темноте, открыв глаза, боясь хотя бы единым движением нарушить эту минуту близости. Молния осветила комнату, которую Ник еще и не видел, мелькнули очертания стульев, силуэт вазы с цветами на столе, голубая стена… Тут раздался новый удар грома, как будто прямо над головой — звук сокрушающей силы, грозно прокатившийся по небу, и наконец они услыхали шум и рев сильного прямого дождя, падающего с равномерным гулом водопада.

Беззвучные рыдания сотрясали тело Анни.

— Что с вами, Анни? Ну скажите же мне!

— Я сама не знаю. Не надо было приводить вас сюда. Но мне так хотелось этого. Ник, правда!

Он поцеловал ее в глаза, и она, немного успокоившись, прильнула к нему. Гроза уходила куда-то в сторону, все еще перерезая небо полосами слепящего света. Дождь не переставал.

— Тогда почему вы отталкиваете меня?

— Я ничего не могу с собой поделать. На меня вдруг надвигается мрак, и мне кажется, если я не вырвусь, я задохнусь, — проговорила она с отчаянием. — Или у меня такое ощущение, будто мой мозг — внутри стеклянного колпака, и это тоже непереносимо.

Ник помолчал.

— Вот так же было и с тем… с тем другим?

Она кивнула.

— Сегодня на теплоходе я сказала вам, что, встретив его, снова стала женщиной. Но я сказала неправду, — проговорила Анни. — В конце концов это и было одной из причин, почему мы расстались и почему я была даже рада, что он ушел. — Она отодвинулась от Ника. — Дайте мне сигарету. — Она вздохнула, словно признаваясь в полном своем бессилии.

— А с вашим мужем?

При слабом огоньке спички он увидел, что Анни покачала головой.

— Тогда было совсем по-другому.

— Значит, все объясняется просто. — Ник глубоко вдохнул в себя воздух. — Мужа вы любили по-настоящему.

Она снова покачала головой.

— Конечно, я его любила. Но это не так просто, как вам кажется… Ник! — вдруг вскрикнула она, словно моля о помощи. Теперь это была уже не та уравновешенная, улыбающаяся женщина, какой он видел ее в посольстве, и не та будто совсем юная, задумчиво ласковая девушка, какой она была весь этот день. Сейчас она терзалась мукой.

— Ник! — снова вскрикнула она, бросившись к нему. От нее все еще шел еле уловимый запах духов, к которому примешивался теперь и слабый, нежный мускусный запах ее кожи и запах волос, и снова она казалась другой, потому что Ник уже понимал в ней больше того, что было открыто пониманию других. Он обнял ее просто и ласково, касаясь щекой ее щеки, но, когда она, грустно поцеловав его, отошла в сторону, он не стал ее удерживать.

— Опять все будет точно так же, — с отчаянием проговорила Анни. — В глубине души я с самого начала знала, что это случится. Меня охватывал ужас…

— Потому вы и были со мной так сдержанны?

— Я не хотела, чтобы это произошло, — продолжала она взволнованно. — Я старалась избегать вас. Но когда мы оказались вдруг так близко… Ник! — взмолилась она опять, и в голосе ее была та же мука. В бессильном отчаянии она барабанила своим маленьким кулаком по его руке, а сама прижалась лбом к его плечу. — Не сердитесь на меня. Поймите, меня никогда не оставляет страх. Мне нужен такой человек, который избавил бы меня от страха. Я борюсь с этим, но всякий раз в последнюю минуту мне хочется бежать, скрыться… Я потеряла слишком много близких, — проговорила она в тоске.

Ник обнял ее.

— Анни, дорогая, ну что мне сказать вам?

— Не знаю, — ответила она печально. Она снова нежно коснулась щекой его щеки, словно изучая его лицо. — Не знаю, не знаю. Ведь я отлично понимаю это: все, что произошло со мной, не страшнее того, что происходит со множеством других людей. — Она вся как-то притихла. — В ту ночь, когда в Лондоне погибли мои отец и мать, погибли еще сотни людей. Родители послали меня в убежище, и я ждала их там, но они так и не пришли. Но множество других отцов и матерей тоже не вернулись к своим детям.

Она помолчала немного, а когда заговорила, голос ее вновь звучал как-то иначе, она вспомнила иное время.

— Знаете, Ник, мой отец был замечательный человек — высокого роста, рыжеволосый и всегда такой уверенный в себе. Я была с ним, когда он строил плотину в Сезуми, я была с ним повсюду. И опять-таки: что из того? — Она вздохнула, отодвигаясь от Ника и как бы приходя в себя. — Очень многие дочери восхищаются своими отцами. И сыновья тоже. Разве вы своим не восхищались?

— Пожалуй, да, — протянул Ник. — Но у нас дома…

— А у меня никогда не было дома, — сказала Анни. — Я имею в виду один определенный дом, который остается в памяти на всю жизнь — он стоит на такой-то улице, а во дворе растет дерево и висят качели, и, что бы ни случилось, всегда можно вернуться поглядеть на него. Мы постоянно переезжали с места на место. Моим домом были люди. Когда умерли родители, всему пришел конец. Но ведь не у меня одной случилось такое горе, продолжала она страстно. — Я это знаю. Тогда я еще не боялась любить. Я безумно, отчаянно хотела любить кого-нибудь. И я действительно любила Элинор…

— Но я ведь не знаю, кто такая Элинор, — ласково остановил ее Ник. Он вял ее руки в свои. — Я не знаю никого из тех, кто был в вашей жизни.

— Я хочу, чтобы вы знали об Элинор, — заговорила Анни настойчиво. — Она работала буфетчицей в том отряде, который пришел расчистить дом, или, вернее, то, что осталось от нашего дома, и, когда я вернулась из убежища, она забрала меня к себе. Полтора года мы жили вместе, и мне кажется, я любила ее почти так же, как прежде любила мать, хотя трудно найти людей более разных. Не могу себе представить, что сказала бы о ней моя мать. Муж Элинор был морским офицером в Сингапуре, он погиб в начале войны. Она многое повидала в жизни. Может быть, даже чересчур многое, потому что время от времени она напивалась почти до потери сознания. Но по отношению ко мне она была замечательная: добрая, веселая, с ней всегда было интересно.