Вэнс Палмер - 40 австралийских новелл

— Два сапога пара. Все это одна болтовня и трепотня!

Он, очевидно, не помнил о маленьком инциденте, происшедшем между нами столько лет назад, и просто взвешивал то, что я сказал о правительстве и оппозиции. Но я‑то, я помнил все, и удивлению моему не было границ.

Вскоре мы распрощались. Я проводил Кона до угла и еще долго смотрел ему вслед, пока его голова и плечи не исчезли в толпе, а затем повернул к дому. На душе у меня было тяжело. Не того я ждал от нашей встречи. Кон, видимо, отказался от борьбы. Ну что ж, с годами взгляды меняются. Казалось бы, когда кулаки наливаются зрелой силой, тут‑то и действовать, но внезапно руки вдруг опускаются. Видно, хочется легкой жизни.

Что же, можно возмущаться по этому поводу, можно, наоборот, считать это проявлением здравого смысла. Конечно, в молодости Кон часто поступал необдуманно, но зато он был отважен и великодушен.

Я сел в трамвай и поехал домой, не переставая размышлять о перемене в Коне. За последние годы я не раз мысленно беседовал с ним, советовался, а теперь, когда я встретил живого Кона, оказалось, что советоватъся‑то и не с кем. В разговоре со мной Кон упомянул о том, что он работает в газете. Но что это была за работа — был ли он репортером, заведовал ли типографией, занимался ли рекламой? Сидя в трамвае, шаг за шагом я старался подробно припомнить внешний облик Кона.

Костюм на нем был хотя и не такой щегольской, как мне показалось на первый взгляд, но вполне приличный, из добротного материала; хорошие ботинки, рубашка свежая, наглаженная и тоже не из дешевых. Кон умел носить вещи, это была его особенность. Руки его и теперь не отличались белизной, но мозоли и ссадины давно сошли. Черты его лица смягчились, стали более одухотворенными и тонкими, не осталось и следа былой судорожной напряженности, настороженности. Это было лицо человека, разрешившего для себя все внутренние противоречия. «Но во имя чего? — подумал я с горечью. — Ради обеспеченного положения и возможности держаться от всего в сторонке?»

Прощаясь, мы договорились встретиться в конце недели. Но мысль об этой встрече меня теперь уже совсем не радовала.

На следующий день я получил по почте небольшой пакет, и мысли мои приняли совсем иной оборот: Кон снова задал мне задачу. Пакет состоял из нескольких брошюр, обернутых в бумагу со штампом видной левой газеты — очевидно, той самой, где работал Кон. Одна из брошюр представляла собой небольшую работу Маркса о международном социализме. Мне не раз приходилось о ней слышать, особенно в последние годы. Другая брошюра была написана Лениным. Я пробежал ее и убедился, что это была острая критика парламента как орудия власть имущих. На обложке брошюры рукой Кона было написано: «Думаю, тебе будет интересно с этим познакомиться. Кон».

Значит, Кон тоже сменил свою политическую ориентацию! Это было большой неожиданностью для меня. Помнил ли он, как Тилли Фуллер назвала его большевиком и как он тогда обиделся?

Судя по надписи на книжке Ленина, Кон по — прежнему не терял надежды на то, что ему удастся переубедить меня.

По тропке, заваленной побитым ветром тростником, пальмовыми листьями и обломанными ветками деревьев, Кайек — певец и его жена Ниниул вышли к реке. После страшного урагана, из тех, что налетают с юго — востока и разгоняют влажный западный муссон, утро наступило туманное и тихое. Туман дополз до верхушек прибрежных эвкалиптов, а бурливая желтая река совсем скрылась под его пеленой. На рассвете было холодно и ясно, но сейчас опять потеплело.

По лицу Кайека, стекая на курчавую иссиня — черную бороду, струился пот; он бежал и вниз, от подмышек, по его тощему обнаженному телу. На Кайеке была только набедренная повязка — грязная тряпка, оторванная от мешка из-под муки, которую он прикрутил к плетеному волосяному поясу. На правом плече он нес три копья и вумеру [5] Приспособление для метания копий. — Прим. перев. , на левом висела плетенная из лыка длинная сумка, в которой лежал его разрисованный дижериду [6] Музыкальный инструмент. — Прим. перев. и ударные палочки. Маленькая толстая Ниниул еле поспевала за ним. Она тащила все остальные пожитки — на ее курчавой голове покачивался свэг [7] Скатанные одеяла; обычно носятся за спиной, наподобие рюкзака. — Прим. перев. , за спиной была привязана большая корзина из тростника, топорик и клубни ямса лежали в мешке, перекинутом через левое плечо, а в правой руке она несла котелок и огниво. На Ниниул был голубой саронг, который она смастерила из старого шелкового платья.

Ниниул втянула ноздрями запах, исходивший от Кайека. Нет, запах нисколько не раздражал ее. Она даже гордилась тем, что от Кайека так пахнет. Она гордилась этим не

1

меньше, чем его умением сочинять песни, и считала, ЧТО именно потому, что Кайек великий певец, от него исходит такой резкий запах. Раздувая широкие мясистые ноздри, Ниниул вспоминала о том, что всегда во время корробори [8] Празднество. — Прим. перев. . К Кайеку подходят другие певцы, не такие знаменитые, как эн, и просят, чтобы он натер их своим потом. Ниниул погрузилась в приятные воспоминания о последнем празднестве, На котором они были, — празднестве племени марравудда, на побережье. Кайек имел такой успех! Он пел там свою последнюю песню «Скачки на Пайн — Крик». Теперь во время корробори, кроме старых песен, людям нравилось, когда певец насмехался над обычаями белых. Но недолго Ниниул предавалась приятным воспоминаниям. Она увидела поникшие плечи мужа, его неровную поступь, и ее снова охватил — страх: придет ли к нему в этот раз вдохновение? К полнолунию они должны прибыть в племя маррасель в Пейпербакс на большое празднество посвящения. Луна становилась полнее с каждым днем, все ближе и ближе подходили они к месту празднества, а Кайек до сих пор еще не сочинил новой песни, которой от него ждут.

Кайек был самым знаменитым певцом в этих краях. Песни его славились от красных гор Кимберли до соленых заливов побережья. Куда бы ни пришли Кайек и Ниниул — а она всегда ходила вместе с ним, — везде их радостно встречали, и, хотя песни Кайека летели впереди него, он никогда не приходил на празднество без новой песни. Не то чтобы Кайек так легко сочинял их. Совсем нет! Бывало, что вдохновение на долгие месяцы покидало его. В такое время Кайек мучительно страдал от того, что он не может ничего сочинить. Стыдясь своего бессилия, он бежал подальше от людских глаз, и Ниниул бежала следом за ним, и они бродили в глухих чащобах, словно одинокие колдуны, которых зовут мумбы.

Вот и сейчас, пробираясь через поваленные деревья и тростник к реке, Кайек страшно мучился — ни единого слова не приходило ему в голову. Все дальше и дальше шли Кайек и Ниниул, они спешили, но спешить было некуда. Заслышав их приближение, с шумом и треском уносились уоллаби [9] Горные кенгуру. — Прим. перев. . Любопытные попугаи слетали с деревьев, чтобы поглядеть на людей, и, пронзительно крича, снова скрывались