Хосе Альдекоа - Современная испанская новелла

Приняв решение, писатель сложил страницы рукописи в аккуратную стопку и вышел из кабинета. Возбуждение, овладевшее им, все усиливалось. Теперь он ни за что на свете не отказался бы от задуманной прогулки. Ему чу гдилось даже, что он уже вдыхает свежий и влажный воздух окраины. Именно влажный! Ведь днем был дождь. Правда, шел он несколько часов тому назад и продолжался недолго, и тем не менее камни мостовой должны быть еще влажными, как это и описано в романе.

В передней он переодел пиджак и снял с вешалки плащ. С плащом, перекинутым через руку, вошел в спальню и, не Зажигая лампы, а оставив дверь в коридор, где горел свет, приоткрытой, подошел к кровати, на которой мирно спала жена. Писатель коснулся ее плеча.

— Терезина, Терезина… — позвал он.

Жена пошевелилась, но не проснулась, продолжая спать первым, самым крепким сном.

— Терезина… — повторил он.

Жена открыла глаза и посмотрела на него. В темноте разглядеть лицо мужа она не могла, но по его позе догадалась, что он хочет ей что‑то сказать.

— Терезина… Я ненадолго выйду.

От этих слов жена проснулась окончательно.

— Выйдешь? — переспросила она. — Но который сейчас час?

— Два.

— Куда же ты собрался в такое позднее время?

— Я только что закончил свой роман, — торжественно сообщил писатель.

Жена не поняла.

— Ну и что же из этого?

— Я хочу проверить, правильно ли я описал место, где разыгрывается заключительная сцена нападения… Ты знаешь…

Жена приподнялась на постели.

— Но уже так поздно! Разве ты не можешь сделать это завтра?

— Я должен видеть все это ночью. Я не задержусь, потребуется какой — ниб} гдь час, не больше.

— Не понимаю, что это тебе вздумалось, — вздохнув, проговорила жена после небольшой паузы.

— Я не задержусь, — повторил он. — А ты спи.

Писатель наклонился и поцеловал жену.

— Надень по крайней мере кашне, — посоветовала она на прощание. — Наверное, холодно, а ты немного простужен.

— Хорошо, дорогая. Итак, до скорого!

— Когда вернешься, разбуди меня.

— Непременно.

Он плотно прикрыл за собой дверь спальни, надел плащ и — чтобы сделать жене приятное, хотя она и не могла его видеть, — снял с вешалки кашне и обернул им шею. Затем он вышел из дому.

На улице оказалось гораздо прохладнее, нежели он предполагал, сидя дома. Заблуждение вполне понятное, ибо за весь день он ни разу не выходил из своего кабинета. Увлеченный работой, он писал, рвал написанное, переписывал заново: заключительная глава далась ему особенно трудно.

Писатель поднял глаза к небу. Небо было совершенно черное — наверное, скоро опять пойдет дождь, — однако даже Это нисколько не поколебало его решимости отправиться на место, где разыгрался последний акт трагедии его героя.

Держась поближе к домам, он направился к трамвайной остановке. На остановке никого не оказалось, кроме одного человека, видимо тоже дожидавшегося трамвая.

Писатель закурил. Но за сегодняшний вечер и ночь он курил так много, что, едва сделав одну — две затяжки, с отвращением отшвырнул сигарету.

Он подошел к самому краю тротуара — посмотреть, не идет ли трамвай, но мешали деревья, растущие вдоль тротуара, и ему пришлось сойти на мостовую.

Далеко, очень далеко показался огонек, наверное, трамвай. Но через мгновение огонек исчез, и писатель понял, что ошибся. Улица по — прежнему оставалась пустой: никого, кроме него и неизвестного, не было. Где‑то вдалеке раздавалось постукивание палки ночного сторожа, совершавшего обход. Но сторож так и не появился, а постукивание смолкло.

Писатель вернулся с мостовой на тротуар и ждал, прислонившись к стене дома. Неизвестный оставался на мостовой, и писатель стал посматривать на него с некоторым интересом. «Если бы люди откровенно рассказывали друг другу о своих делах!» — подумалось ему. Вот, например, этот человек: совершенно очевидно, что он стоит здесь не для собственного удовольствия. Непохоже, чтобы он был в театре или приятно развлекался, и слишком стар, чтобы предполагать, будто он возвращается с любовного свидания. Что же в таком случае привело его сюда, на остановку трамвая, в столь поздний час? Какая странная причина?

Писатель улыбнулся. Странная? А что может быть более странным, чем то, что заставило прийти сюда его — автора романа? Если бы он и этот человек разговорились и он сказал бы ему, что отправляется на далекую окраину лишь потому, что только что закончил роман, последняя сцена которого разыгрывается как раз на этой окраине, интересно, как реагировал бы его собеседник?

Не переставая улыбаться, поскольку теперь, представив себе реакцию незнакомца, писатель понял, что поездка его может показаться смешной, он отделился от стены дома и снова вышел на мостовую. Опять посмотрел вдаль и опять увидел огонек. На сей раз, решил он, это трамвай.

Вскоре донесся скрежет колес. Трамвай приближался очень быстро, не задерживаясь на тех остановках, где никто не сходил и не входил. Когда трамвай приблизился, писатель увидел, что он почти пустой. Трамвай мчался во весь опор, и писатель, испугавшись, как бы он не проскочил мимо, поднял руку — Но трамвай уже останавливался. Минуту спустя писатель уже был в вагоне, согретом теплом сотен людей, которые ездили в нем целый день.

Писатель не чувствовал усталости, по вагон был пуст, и он сел. Трамвай же возобновил свой бег между шпалерами спящих фасадов, обогнал небольшую группу молодых людей, которые неторопливо шли, громко разговаривая и смеясь, потом миновал ночного сторожа.

Наконец они въехали на окраину, которая совершенно неожиданно оказалась освещенной лучше, чем улицы в центре. Но и здесь было так же безлюдно. Лишь изредка попадался запоздалый прохожий или девица, которая посматривала по сторонам в надежде заполучить позднего клиента…

Трамвай приблизился к нужной остановке, и писатель дал Знак кондуктору, тот дернул за шнурок, и в кабине вагоновожатого задребезжал колокольчик.

Кроме писателя, на этой остановке никто не вышел. Впрочем, в вагоне оставалось всего два пассажира.

Он перешел на другую сторону улицы и переулком направился к цели своего путешествия. Навстречу попался пьяный, едва бредущий на нетвердых ногах. Писатель посторонился, давая ему дорогу. И тот, оценив эту предупредительность, несмотря на свое состояние, поблагодарил писателя, приподняв измятую шляпу. Писатель не удержался от брезгливого жеста. В своих романах он часто изображал пьяниц, вообще опустившихся людей, однако в жизни они всегда внушали ему отвращение. Пожалуй, даже довольно сильное.

Писатель завернул за угол, до нужного ему переулка оставалось каких‑нибудь тридцать шагов. Он тряхнул головой, стараясь освободиться от посторонних мыслей и всецело сосредоточить внимание на улице, по которой он шел. Ведь Этим же самым путем шел его герой к той зловещей арке.