Хосе Альдекоа - Современная испанская новелла

Морковка родился в Хумилье, провинция Мурсия. Во время войны там были сожжены приходские архивы, поэтому, когда запросили свидетельство о его крещении, ответа не получили, но он продолжал наведываться.

— Жене и мне надоело; кдать. Ведь мы уже месяц, как могли бы получать пособие…

Молодой священник советовал им немного потерпеть. Если нет свидетельства, нужно, чтобы приходский священник из Хумильи письменно подтвердил, что архив сгорел. Одних слов Морковки мало. Отсюда уже написано два письма, и, если в ближайшие дни ответ не придет, моягно будет удостоверить крещение свидетельскими показаниями под присягой.

— Да — да, потому что нам уже надоело.

— Раньше нужно было думать.

— Конечно, конечно, — бормотал Морковка, не очень довольный этим выговором.

Старый священник не был дипломатом. Поэтому, когда Морковка заявил, как обычно, что жене и ему уяге надоело, тот обрезал:

— Вашей жене? Какой это жене?

«Вот еще, какой! Моей! — отвечал Морковка.

Старый священник любил ставить точки над i и все раскладывать по полочкам.

— Она будет вашей женой, когда вы па ней женитесь, а пока что дело обстоит иначе.

— Иначе? Вот как! Кто же тогда спит с ней?

Тот, кого мы называем секретарем, сидел как на горячих угольях — оно и понятно.

— Они ведь живут вместе, ваше преподобие.

— Ну и что? — Священник был человек жесткий. — Она его любовница, сожительница, кто угодно, только не жена.

Прищурившись, Морковка хитро смотрел на священника сквозь свои рыжие ресницы.

— Значит, нежена? Хорошо! Тогда от кого у нее наш мальчишка? И кто ей сделал того, которого она еще носит?

Так ни к чему и не пришли. Покричали, а толку никакого не получилось. Потом Морковка рассказывал молодому священнику, когда тот совершил обряд венчания:

— Послушать его, так выходило, будто не я отец детей, а кто‑то другой.

— Ни в коем случае! Просто он хотел сказать, что только теперь вы муж и жена перед богом и перед законом. А раньше дело обстояло иначе. Вот тебе доказательство: раньше ты не мог получить пособие, а теперь можешь. Ясно?

Морковка размышлял одно мгновение, никак не дольше:

— Конечно, ясно, так оно и есть.

Аргумент священника мог убедить любого упрямца. Еще бы!

Про Морковку один из его братьев — самый старший — сложил песню. Ее распевал весь приход.

Наш Морковка — красная головка, Он с ослом связался и не испугался…

Это была грязная, неприличная песня. Но удивляться тут нечему.

Торегано был из полиции, из тайной. Служил в комиссариате квартала Каеа Антунес. Выпивал — дай бог. Даже на службе выпивал. Некоторые уверяли, что он но просто выпивал, а горькую пил, глотал стакан за стаканом. Попробуй угадай, сколько тут правды!

Торегано дал что‑то вроде обета. Решил очистить от хулиганов и жуликов Дешевые Дома. А это все равно что вычерпать море решетом. То есть невозможно.

Жителей Дешевых Домов Торегано звал не только хулиганами и жуликами, он звал их также красными свиньями, подлыми или грязными, когда как, потому что не мог решить, что больше им подходит: подлые или грязные.

Он — конечно, Торегано — бродил по разным дорогам, тропинкам, шоссе или перекресткам округи, или округа, что одно и то же. Бродил он ночыо, когда все кошки серы, как и дети соседа. У всякого, кто ему попадался навстречу, он спрашивал:

— Эй, послушайте, куда вы идете?

— Туда‑то.

— Откуда?

— Оттуда‑то.

— Разве вы не знаете, что, встретившись с представителем власти, нужно его приветствовать? А я представитель власти. — Он отворачивал лацкан и показывал жетон.

Прохожий говорил:

— Здравствуйте.

— Громче, черт возьми, я вас не слышу!

— Здравствуйте!

— Вот так. А ну, где вы живете?

— Там‑то.

— Документы.

Просмотрев документы, он отпускал беднягу. Но прежде Заставлял его говорить: «Воспрянь, Испания!» [8] Лозунг фалангистов.

Если задержанный утверждал, что живет в Дешевых Домах, он подводил его к фонарю — тут нельзя было обойтись одной спичкой, как для проверки документов, — хватал за подбородок, поднимал кверху лицо и пристально вглядывался.

— Да, тебя я знаю. Ты такой‑то. — Торегано говорил с кем как придется, с кем на «ты», с кем на «вы».

Случалось, он не знал задержанного.

— Ты из Дешевых Домов? Ты? Смотри‑ка, я знаю в лицо всех, кто там живет, а тебя не помню.

— Да я работаю целый день. Утром на работу, вечером домой. И ни в какие истории не ввязываюсь.

— Хорошо, так и надо. Ладно, отправляйся. Воспрянь, Испания!

— Воспрянь, Испания! — говорит задержанный и облегченно вздыхает.

Если Торегано сопровождала пара ребят из Вооруженной Полиции, полицейские обязательно нервничали. Мало ли что может натворить человек, когда он под мухой.

Как‑то Торегано задержал Катала, сейчас он работает пожарником. Дело было вечером, и Катала шел с курсов, которые посещал после работы; был он в кожаной куртке, небрит, руки засунул в карманы. Ни дать ни взять коммунист, во всяком случае, такими нх изображают в испанских и американских фильмах.

— Послушайте! Разве вы не знаете, что, когда проходят мимо представителя власти, полагается говорить «Здравствуйте!» А я — представитель власти. — Он, Торегано то есть, отвернул лацкан и показал свой значок.

— Здравствуйте.

— Громче, черт возьми, я вас не слышу.

— Здравствуйте!

— Вот теперь слышу. А ну‑ка, откуда вы идете?

— С курсов.

— Откуда?

— Учусь я.

— Где вы живете?

— В Дешевых Домах.

Он подвел беднягу к фонарю.

— Ты из Дешевых Домов? — Мы уже говорили, что Торегано обращался к людям когда на «ты», когда на «вы». — Ты? Смотри‑ка, я знаю всех в лицо…

— Да я работаю целый день. Утром на работу, вечером…

Торегано обратил внимание на то, что Катала не вынимает рук из карманов.

— Послушайте, когда вы говорите с представителем власти, а я — представитель власти, — он опять показал значок, — будьте добры вынуть руки из карманов, ибо кто поручится, что у вас там не спрятана бомба? Но прежде чем вы ее бросите, я…

Он вытащил пистолет и дулом, словно пальцем, тыкал в грудь Катала.

— Прежде чем вы ее бросите, я…

В тот вечер Торегано был пьянее обычного. А на Катала от удивления словно столбняк нашел. Оба полицейских, которые сопровождали Торегано, отошли в сторону. Ну, думают, когда человек под мухой, он может глупостей натворить.

— …и прежде, чем вы ее бросите, я, так и знайте…

Он по — прежнему упирался дулом в грудь Катала и тыкал пистолетом, как иногда дружелюбно тыкают указательным пальцем. Мало — помалу Торегано успокоился и спрятал оружие.

— Ладно, можешь идти. Воспрянь, Испания!