Хосе Альдекоа - Современная испанская новелла

Когда кортеж проходил мимо скамьи, на которой отдыхала пожилая супружеская пара, жена сказала мужу:

— Смотри, что они несут, Рамон!

— Это, должно быть, манекен.

— А вдруг настоящий тореро?

— Не будь наивной, — наставительно проговорил он, — наверное, какой‑нибудь озорник вырядился, чтобы повеселиться с приятелями.

— А может быть, это что‑нибудь рекламируют? — предположила жена.

Когда проходили мимо кинотеатра, кумиру вместе с пьедесталом пришлось остановиться, потому что очередь в кассу выстроилась поперек тротуара.

— Дорогу Толстячку! — потребовал мужчина со сросшимися бровями, раскалывая локтями и коленями стену очереди.

— Ни за что! — отвечали оттуда, прижимаясь друг к другу и еще теснее смыкая ряды, — Вы просто хотите втереться.

— Неужели вы не видите, что мы несем матадора? — попытался уговорить их худощавый.

— Знаем мыЭ ти трюки, — защищалась очередь, следя, чтобы не образовалось ни малейшей щели. — Женщины тоже часто приходят с ребенком на руках в надежде, что мы разнюнимся и пропустим их вперед.

Не в силах убедить неверующих, процессия была вынуждена обойти препятствие, довольно неуклюже опустившись на мостовую.

— Далеко еще до гостиницы? — спросил андалузец, истекавший потом.

— Порядочно, — сообщил мужчина со сросшимися бровями и шумно вздохнул. — А в чем дело?

— Да ни в чем, — с притворным равнодушием отозвался его товарищ по процессии. — Просто любопытно.

— Полагаю, ваш вопрос вызван не усталостью? — поинтересовался худой, душа которого уже готовилась отлететь.

— Конечно, нет! — Севийский энтузиаст принял обиженный вид. — По сравнению с боровом, которого я ношу по своему двору, этот мальчик просто перышко.

— Преуменьшать не стоит, куманек, — счел нужным уточнить коренастый. — Не знаю, сколько весят ваши боровы, однако наш груз вовсе не перышко.

Худой воспользовался моментом, чтобы внести свою лепту в этот поток искренних признаний.

— Недаром его зовут Толстячком, — проворчал он, вытирая льющийся градом пот.

— А по — моему, это не совсем точно, — скептически вставил коренастый, энтузиазм которого словно испарялся вместе с потом. — Правильнее было бы звать его Тушей.

— Ну уж и Туша… — запротестовал энтузиаст, который шел с процессией, но не принимал участия в переносе матадора.

— Станьте на мое место, и увидите, что я прав, — коварно предложил мужчина со сросшимися бровями, решив смениться таким изящным способом.

— Благодарю вас, — ответил энтузиаст, который был не так глуп, как могло показаться с первого взгляда.

— Неужто вам не хочется хотя бы минутку понести нашего кумира? — настаивал первый, пытаясь воздействовать на самолюбие.

— Это было бы большой честью, — увернулся его собеседник, — но я очень неловок и боюсь уронить Толстячка.

— Об этом, дружок, не заботьтесь, — подбодрил его коренастый. — Я посажу его вам на плечи, и вы увидите, что он не упадет.

— Не беспокойтесь. Вы несете отлично. Кроме того, я вспомнил, у меня дело здесь неподалеку… — С этими словами энтузиаст отделился от группы и заспешил прочь.

— Ну и свинья! — воскликнул коренастый, с завистью глядя вслед дезертиру.

— Вы что‑то сказали? — спросил сверху скучающий Толстячок, который примирился со своей неудобной позой и не протестовал, боясь ранить чувства поклонников.

— Ничего особенного, — ответил коренастый, слизывая языком пот, капавший с верхней губы. — Мы говорили, что вы несколько полнее, чем кажетесь.

— З ате месяцы, что я отдыхаю, я всегда немного поправляюсь, — извиняющимся голосом произнес тореро. — Но когда начинается сезон, я теряю несколько килограммов и возвращаюсь к своему весу.

— А каков ваш вес, если вы не сочтете наше любопытство нескромным? — спросил худощавый, стараясь дышать потише.

— Семьдесят четыре килограмма.

— Я же говорил! — вздохнув, произнес мужчина со сросшимися бровями.

— Что? — поинтересовался Толстячок.

— Что ваше прозвище вполне оправдывается вашим весом.

Андалузец, не знавший Мадрида и не привыкший к его большим расстояниям, вмешался в разговор, который верховые лошади вели со своим всадником.

— Далеко еще до этой проклятой гостиницы?

— Если вы перейдете на рысь, — прикинул тореро, — через полчасика будем на месте.

— Ого!

— Мы должны еще немного пройти вниз по улице Алькала, потом подняться по Гран Виа… потом свернуть направо…

— Э томы должны, — возразил андалузец, возмущенный первым лицом местоимения, которое употребил тореро. — Вы‑то восседаете себе, как какой‑нибудь султан.

— Мне, конечно, неплохо, — признал Толстячок, в свою очередь рассердившись, — и все же не преувеличивайте: я уверен, что у султанов более мягкие кресла.

— Э товы на мой счет? — обиделся худой, который тоже мечтал найти предлог отделаться от ноши.

— На воре шапка горит…

— Вы хотите сказать, что мои плечи кажутся вам жесткими?

— Не только жесткими, но и острыми, — уточнил Толстячок.

— Так не воображайте, что ваше мягкое место — это подушка, — обрушился на него худой. — Копчик у вас все равно что копье.

— Оставьте спор, — успокоил его коренастый, — не то Энергию потеряете. А ее нужно беречь, чтобы дойти до цели.

Андалузец тоже решил переложить свою часть груза на плечи свежего человека. Но, оглянувшись вокруг в поисках свободного энтузиаста, который взял бы на себя ношу, увидел один — единственный экземпляр этой породы. Процессия из ста поклонников Толстячка мало — помалу испарилась.

— А ну‑ка помогите мне.

Но и последний поклонник отверг предоставленную андалузцем возможность подпереть непобедимое бедро, заявив, что у него под мышкой нарыв.

— Это неважно, — воодушевлял его севийец, — ведь вы понесете нашего героя не под мышкой, а на плече.

— Но нарыв разболится от напряжения, — защищался последний энтузиаст, отбиваясь руками и ногами.

— Вот пройдоха, — проворчал вспотевший поклонник. — Сразу видно, что вы за птица!

Но птица улетела, дабы избежать споров.

Был уже вечер, и прохожие на широких, плохо освещенных тротуарах почти не замечали немногочисленную процессию. Ночная прохлада совсем остудила тауромахическую страсть, которую подогревало солнце, пока не закатилось. Зрители, побывавшие днем на корриде, уже забыли о полученных там острых ощущениях и теперь изучали афиши, чтобы решить, куда отправиться вечером за новыми развлечениями.

По мере того как крошечная процессия приближалась к центру города, движение становилось более оживленным.

На усталое трио кариатид, поддерживавших матадора, начал действовать еще один деморализующий фактор — они почувствовали себя посмешищем. Даже Толстячбк, скрывая свое смущение от неловкой позы, принялся завязывать узелки на хвосте быка.