Эрнан Ривера Летельер - Фата-моргана любви с оркестром

— Конечно, я знаю эту историю, — просто сказал он.

Он позвал сестру и попросил чего-нибудь выпить. Мы ждали ее в молчании. Когда старушка подала нам стаканы, он дождался, пока она выйдет, и медленно поднялся на ноги. Он походил по комнате, заложив руки за спину, потом направился к книжному шкафу и вытащил оттуда фотографию. Вернулся в кресло и уселся поглубже.

— Я видел, как погиб трубач, — сказал он. — То есть я видел, как погиб весь оркестр.

Он передал мне фотографию. Это был его портрет в карабинерской форме.

— Я был одним из трех в конвое, мы вместе с солдатами везли их на поезде, — сказал он.

Он прекрасно помнил все, что произошло в тот день.

Он спросил, известно ли мне о событиях в Пампа-Уньон 7 августа 1929 года во время визита тогдашнего президента дона Карлоса Ибаньеса дель Кампо (тут он мотнул головой в сторону парадного портрета).

Я ответил утвердительно.

— Но вам неизвестно, — вздохнул он и слегка вынырнул из кресла, — что на самом деле сталось с теми девятью музыкантами. В поезде все было совсем не так, как рассказывали тогда власти.

Старик отлично знал, что всего музыкантов было девять, но запомнил не всех:

— Кроме рыжего трубача, у которого был роман с пианисткой из синематографа, был еще другой трубач, толстый, он весь день плакал. Еще был Бес с Барабаном, однорукий, я его знал, потому что он был местный, а в то утро мне казалось, что он какой-то отупевший. И еще старик, он говорил, что он герой войны 79-го. Его я хорошо запомнил за его предсмертные слова.

Кроме того, он припоминал такого типа, с виду вроде боливийца, с рябым лицом. Тут дело было в имени.

— Звали его Баклажан. Я хорошо помню, потому что, пока мы ехали, солдаты все время его доставали, то и дело велели назваться, тот назовется — а мы все давай ржать. Я-то был самый новенький и смеялся как из-под палки, боялся, бабой обзовут. Мы ехали в вагоне для скотины, прицепленном к селитряному составу. Помню, тот рыжий трубач лежал рядом с Баклажаном, связанный по рукам и ногам, как все, и, не отрываясь, на меня смотрел: будто чуял, что мне не по себе.

Когда поезд вдруг встал посреди пампы, лейтенант, ехавший на паровозе, заглянул через решетку в вагон и приказал развязать арестованным ноги и вывести. В эту минуту рыжий трубач с заляпанного навозом пола глянул на меня удивленно. Когда я его развязывал, он спросил вполголоса, что такое случилось. Я не ответил.

Ветеран 79-го первый догадался что к чему. Еще в вагоне он подошел к трубачу и прошептал, вот и приехали, трубач, тут они нас, как собак, перестреляют.

Арестованных штыками погнали за старые шахты. Там приказали встать на колени полукругом. Лейтенант, не затыкаясь, честил их изменниками родины, бандой анархистов, сраными алкашами, мятежниками и прочими красивыми словами; орал, что ему только в радость отстрелить свору оборванцев, которым неймется.

Все в страхе молчали, только второй трубач плакал, как ребенок, и повторял, что он тут ни при чем. Бес с Барабаном витал где-то далеко и вроде не соображал, где он. Тирсо Агилар, казалось, молился, а Жан Матурана глядел на всех обезумевшими глазами.

Когда лейтенант приказал развязать им руки, чтобы эти лабухи сыграли перед смертью, раз уж время есть, все непонимающе воззрились на него. Наивный горнист отважился спросить, на каких же инструментах, господин лейтенант, у них же все изъяли в участке, еще в Пампа-Уньон. Тот ехидно засмеялся и спросил, мол, у сраных анархистов воображения, что, только на то и хватает, чтобы заговоры против правительства строить. Пусть вид сделают, что играют, мать их, руками помашут, ртом подудят. Всех учить надо.

— Ну-ка, ты, плакса жирная, на чем играешь?

— На трубе, господин лейтенант, — еле слышно выдохнул Эральдино Лумбрера.

— Сыграй, да повеселее!

Эральдино Лумбрера высморкался и напел уанстеп, тот самый, что играл на прослушивании в Радикальном клубе. Жан Матурана, изображая бряцание тарелок, сыграл марш. Тромбон состряпал кусок мазурки. Следующий за ним корнет пропел первые ноты пасодобля, а Тирсо Агилар выдал что-то вроде вальса.

Когда подошла очередь Канделарио Переса, лейтенант наклонился к нему и вызывающе спросил:

— А ты, хрыч, на чем играешь?

Старик, уже готовый выбить дробь, услышав «хрыча», поднял плечи, выкатил грудь и заговорил:

— Меня зовут Канделарио Перес, я младший серж…

Пинком в грудь лейтенант повалил его на селитряную землю.

Бельо Сандалио, стоявший рядом на коленях, рванулся на помощь другу, но офицер зарычал в ярости:

— Ты, тварь рыжая, стоять смирно!

Он схватил его за волосы и спросил про инструмент.

— Труба, — сказал Бельо Сандалио.

— Труба, господин лейтенант! — проревел лейтенант.

— Труба, господин лейтенант, — повторил Бельо Сандалио.

— Играй чарльстон!

Бельо Сандалио поудобнее ввинтил колени в песок, пригладил назад медную шевелюру и поднес руки ко рту, словно держал трубу. Но вместо чарльстона он смачно, пенно харкнул прямо в рожу офицеру и уставился на него, играя широкой, белозубой, насмешливой улыбкой. Страшный, остервенелый удар прикладом обрушился на его рот, и Бельо Сандалио повалился чуть ли не на старого барабанщика.

Скорчившись от злости, лейтенант отдал приказ немедленно расстрелять всю эту гребаную анархистскую лавочку.

Когда солдаты вскинули карабины, за секунду до того, как они открыли огонь и изрешеченные музыканты стали падать на песок, Канделарио Перес, задыхаясь от боли в груди, повернул голову, нежно, как на сына, поглядел на своего друга-трубача — который в ответ улыбнулся ему выбитыми зубами, — и громко сказал:

— Они, собаки, думают, каша с неба валится!

Густаво Адольфо Беккер (1836–1870) — испанский поэт и прозаик, представитель романтизма. Упомянутое «умопомрачительное стихотворение» — «Темнокрылые ласточки вернутся…» (1868) — один из известнейших текстов Беккера, входящий в культурное наследие всего испаноязычного мира. (Здесь и далее примечание переводчика).

Под псевдонимом «Хуанито Золя» работали социалистически настроенные журналисты из города Икике — Освальдо Лопес и Никанор Поло.

«Тарапака» (1903) — роман о жизни рабочих селитряной промышленности на севере Чили. Роман действительно был почти сразу же после публикации изъят из продажи, а Освальдо Лопес пережил попытку покушения на свою жизнь, по предположению чилийских историков, организованную тайной полицией.

Диктатор — Карлос Ибаньес дель Кампо (1877–1960) — президент Чили в 1927–1931 и 1952–1958 гг. Во время первого президентского срока объединил многочисленные органы правопорядка в Корпус Карабинеров, упоминаемый в романе. Кроме того, время его правления рассматривается как период агрессивной гомофобии в стране.