Ирина Ратушинская - Наследники минного поля

Только чуткая Катька иногда, если Петрик задумывался, проводила ладошкой по его щеке:

— У вас зуб болит, дядя Петрик, да?

Света изводилась над своим сердоликом. Результаты получались какие-то неубедительные. Да, заживали царапины — так они и так бы заживали: не было уверенности, что сердолик радикально ускоряет дело. Прошла у Катьки свинка — опять же, хоть и быстро, но из обычных рамок не выламываясь. Чуда, словом, не происходило — такого, чтоб служило безусловным доказательством. Надо попробовать поставить чёткий эксперимент.

Она запрягла Алёшу в дело, и он подключил электроплитку через ЛАТР — чтоб грела слабенько, но постоянно. Зачем? Ну, она потом скажет, зачем. Когда получится.

Запрягла Вову — он достал у знакомых геологов плоский срез сердолика. На одну половину плитки — кирпич, на другую — сердолик, на оба камня — по чашке Петри с намоченными зёрнами: в какой скорее прорастут?

И — получилось, получилось! Сомнений быть не могло! В той чашечке, что стояла на сердолике — все проросли до единого, а в той, что на кирпиче — только первое пока проклюнулось. Это было доказательно, это работало!

Она ликовала целый день, пока Алёша, вернувшись с работы, не раздолбал её результаты в пух и прах.

— Ну, и что это доказывает? У кирпича твоего теплопроводность меньше — вот и всё. А у сердолика — больше, он монокристалл. «Кирпичным» зёрнам холоднее соответственно, ну они позже и идут. Хочешь, у меня выход на пилу есть, я срежу тебе с кирпича пластинку потоньше, чем этот сердолик. И тогда попробуй.

Он оказался прав, к великому Светиному горю: теперь быстрей проросли те зёрна, что на кирпиче!

Алёша утешал:

— С экспериментами — всегда не так, как хочешь, а так как есть. Если, конечно, по-честному. Если после выстрела мишень не подмалёвывать. И зря ты в это лезешь, по-моему. Медицина — это же не наука.

— Как это не наука?

— А так, что точно повторяемые эксперименты не поставишь. Больные все разные, и врачи все разные. Аспирин и то не на всех одинаково действует. Ну хорошо, не закипай: наука твоя медицина, но не точная. Поди разберись, что там от организма, а что от внушения. А в точных науках задача трёх тел — и то уже не решается. Так что на точность плюнь. Тут, может быть, во внушении всё дело — ну и на здоровье.

— Это уже из репертуара бабы Груши.

— А, кстати, насчёт бабы Груши. Я давно хотел тебя спросить: она тебя что, всякой магии учила?

— Да никакой там магии не было. Немного психологии, немного шарлатанства, и большой жизненный опыт, как я теперь понимаю.

— А с шаром этим — ты вправду там что-то видела, или шарлатанила тогда? Ужасная ты была выдумщица, Светка, как я вспомню.

— А с шаром — сама не знаю. Мне вправду что-то мерещилось: вроде как во сне. Но, может, это была детская фантазия. Или самогипноз. Или самопроекция, вроде как с пятнами Роршаха. Это же недолго продолжалось. Баба Груша говорила, что только ребёнок там может видеть. И внятно не объяснила — что, а теперь не спросишь.

— А шар этот у тебя ещё?

— Ну да. Где-то под тахтой в рундуке.

— А покажи.

Света порылась в летних шмотках, уложенных в рундук, нашла шар, запихнутый в носок, под босоножками. Развернула, покатала на ладони. Шар был прозрачный, но отливал металлическим блеском.

— А сейчас ничего не видишь?

— Ничегошеньки.

— Ну и хорошо, — облегчённо вздохнул Алёша. — Эти, знаешь, фокусы, может, от лукавого… лучше не связываться.

— А я и не связывалась, — засмеялась Света, — баба Груша с духами уж точно не водилась! Её только люди интересовали: она говорила, что одни со всеми и со всем связаны, а другие нет. Я, правда, толком не поняла, что это значит. А ко всему остальному у неё было отношение вроде как у этого… ой, забыла имя! Ну, святого католического, он ещё птиц учил жить. Сестрица вода, братец воробей, братец камень… ну, как же его звали-то?

В дверь сунулся Пашка.

— Ма, сгущёнка осталась? Ой, что это? Можно подержать?

— Нельзя, — строго сказал Алёша. — Спрячь его, Светка, от греха. А еще лучше — выбрось совсем. Хватит с меня подозрительных экспериментов.

Свете выбрасывать было жалко. Шар она спрятала, но хитрый Пашка заметил — куда. Ему понравилась эта штучка. Надо будет как-нибудь её выудить, когда родители забудут.

Приходилось Свете признать, что если она не хочет мишень подмалёвывать — надо затею с сердоликом оставлять. А жалко, как же жалко: больше года она с этим возилась! Хорошо ещё, что никому не раззвонила: позору бы теперь не оберёшься. А Алёша не счёт, он свой.

Приходилось признать, что Евгения Ивановна просто обладала большим даром убеждения. Вот и убедила — и себя, и многих других. Больным это даже на пользу пошло, во всяком случае, некоторым. А она сама всю жизнь искренне верила в свой метод. И Свете это передалось.

И ещё приходилось признать, что искренняя вера и реальность — это не всегда совпадающие вещи. Алёша был с этим вполне согласен. Он полагал, что изо всех искренних вер с реальностью совпадает только одна, а всё остальное — подлежит проверке.

— Ты только, Светка, кураж не теряй! Тебе шарлатанить не надо, у тебя чутьё — от Бога, Быченко твой говорит. Он, кстати, сам православный, в отличие от тебя, недозрелой… ну, молчу, молчу! Вот и используй талант по назначению. А всякую там сомнительную романтику оставь покорителям целины.

Миша был озабочен в последнее время. Партийные работники как таковые даром научного предвидения не обладают. Но шкуры их, по достижении определённого партийного стажа, вырабатывают способность к научному предвидению независимо от владельцев. Все. Кроме самых уж толстых.

И Миша чуял шкурой: ой, скоро станут закручивать гайки всерьёз. Кончилась оттепель, теперь попрыгаем. Может, и по нарам попрыгаем. Для сугреву.

Лена мыла первую в этом году черешню: сразу два ведра она купила и пригласила клан пировать. Детишкам вывалила их долю в большой тазик и загнала их всех на кухню. Там на холодильнике висела замечательная картонная мишень, которую она не поленилась изобразить специально к этому случаю.

— Косточками стрелять — вот сюда. Видите, три круга: красный — десять очков, жёлтый — пять, синий — одно. А если друг в друга — минус пятнадцать! Илюша, ты особенно у меня смотри! Лёнечка в очках, так что не вздумайте!

Илюша сделал невинный вид. Лёнечка спрятал очки в карман клетчатой рубашонки. На полчаса, по крайней мере, мир и покой были обеспечены. Можно было идти в «большую» комнату.

— Ребята, я не шучу. Я ничего конкретно не знаю, но начнётся, и скоро. Будьте все уж поосторожнее, ладно? — развивал тему Миша.

— Ага. Будем ходить строем и отвечать, как положено, — готовно согласился Петрик и стрельнул в него косточкой. — А если что, ты связи напряжёшь и нас будешь вытаскивать. Зачем ты иначе и нужен-то?