Лев Портной - Трепетные птички

Однажды в сентиментальном порыве я дала ей номера своего мобильного и домашнего телефонов. Хотелось чем-то тронуть ее, чем-то нематериальным, не деньгами, а отношением. Мы не звонили ей две недели, я хотела, чтобы она объявилась сама. Но она так и не позвонила. Мне было обидно, и я пожаловалась Вовику.

Но он сказал, что хорошая профессионалка по умолчанию признает себя игрушкой, у которой нет ни малейших прав влиять на наши отношения. Надумали б мы порвать с нею, было б достаточно перестать звонить. Она бы канула в небытие и никогда в жизни не потревожила бы нас.

Иногда я говорила себе: хватит, нужно порвать эту связь. При этом мотивы для разрыва менялись в зависимости от настроения. Временами возникало физическое ощущение налипшей грязи, хотелось бежать в вендиспансер, по пути молясь богу, чтобы не подцепила ничего страшного. В другое время я думала о том, что сошла с ума, если позволяю любимому человеку совокупляться с какою-то дрянью, да еще и сама участвую в содоме.

И на какое-то время я забывала, точнее, заставляла себя забыть о Свете. Но самое большое, на что меня хватало, две-три недели. Разгорался пожар, мое лоно пылало жаждой, утолить которую могли ласки, которыми мы сами — и я, и Вовик — брезговали. Мы могли найти кого-нибудь покрасивее через тот же Интернет или снять девушку в клубе, но я отвергала эту мысль. Света расточала свои ласки без принуждения, без тени смущения, без намека на брезгливость. Вовик платил ей хорошие деньги. Но она творила чудеса своим обжигающим язычком по собственному почину. И я бы чувствовала себя в унизительном положении, если б знала, что лицо, зажатое меж моих ног, скрывает гримасу отвращения только благодаря денежной смазке.

Вот такой была ситуация со мною. Но почему-то и Вовик ни разу не заикнулся на тему замены партнерши. Я подозревала, что и его чем-то зацепила эта девица, но не спрашивала, чем. Я ревновала, но успокаивала себя тем, что ситуация под моим контролем, а Светка — просто придаток, что-то вроде насадки для стимуляции клитора.

Наступал момент, когда жар поднимался до нестерпимого градуса, разум сдавался, стыдливость растаптывалась, опасность для здоровья игнорировалась, и я звонила Свете. Каждый раз она отвечала немедленно, словно все это время держала мобильник наготове в ожидании нашего звонка. Она всегда была свободна, никогда не отказывала нам, появлялась по первому зову. И это успокаивало, подтверждая догадки, что Вовкины деньги позволили ей отказаться от других клиентов. Я перестала рефлексировать по этому поводу, однажды честно признавшись самой себе, что да, я такая, для полного счастья время от времени мне нужны Содом и Гоморра. А что касается угрозы заражения, то Вовик в этом плане представлял собой еще большую опасность, чем Света. Я рассталась с розовыми очками и теперь знала, что этот кобель помимо законной супруги и штатной любовницы, регулярно пользует еще и шлюх.

Так я справилась с одними проблемами, но немедленно возникли новые. Отношение к Свете медленно, но неотвратимо менялось. Когда мы с Вовиком бывали вдвоем в театре, в кино или просто ужинали в ресторане, я думала о том, что мы могли бы пригласить и ее. Мы обсуждали увиденное, и Светка принимала участие в разговоре, поражая начитанностью и глубиной своих взглядов. Я сожалела о том, что мы не пригласили ее на спектакль, но одновременно испытывала беспокойство из-за того, что эта девица занимает куда большее место в нашей жизни, чем положено проститутке.

Еще одной проблемой стал вопрос о том, что делать со Светкой потом, когда наши отношения закончатся. Оставить ее на панели казалось подлым. Мы слишком сблизились, чтобы в один прекрасный день попросту вычеркнуть ее из своей жизни. Смех заключался в том, что о ее судьбе беспокоилась я, которая не знала, что будет со мною, когда Вовику надоест моя черная задница. Смех смехом, но в моей заботе проявлялся простой эгоизм: если в Светкиной судьбе я участвую на равных с Вовиком, это предполагает само собой разумеющимся, что с моею судьбой будет все в порядке.

Я полагала, что выходом из ситуации станет трудоустройство Светки на приличную работу. И поделилась этой мыслью с Вовиком.

— Самое лучшее, когда человек занимается тем, чем хочет, — сказал он.

Как-то утром, пока Света прихорашивалась перед зеркалом, следуя своей логике, Вовик спросил, чем ей хотелось бы заниматься.

— В каком смысле? — спросила она, не оборачиваясь.

— Ну, я имею в виду, чем бы тебе хотелось на жизнь зарабатывать? — уточнил он.

Света передернула плечами, ее губы дрогнули так, как это обычно бывает, когда человеку задают категорически глупый, с его точки зрения, вопрос.

— А я вот этим и зарабатываю, — ответила она и, подправив помадой губы, добавила: — Я вообще себя ругаю. Нужно было раньше заняться этим. Я ж недавно совсем начала. Все дура боялась чего-то. А сейчас так хорошо. Денежки капают и капают.

Мы не нашлись, что ответить. Реакция Светы застала нас врасплох. Она была не из тех, кто попросит о помощи. Но мы были уверены, что она хотя бы подскажет направление, в котором мы могли бы ей помочь.

Она взяла сумочку, чмокнула нас по очереди в щеки и, как обычно, на прощание сказала:

— Не пропадайте.

— Ты как-то не очень тактично говорил с нею, — промолвила я, когда мы остались вдвоем.

— Ага! Я еще должен думать, на какой козе к ней подъезжать! — взорвался Вовик. — Проститутка, она и есть проститутка!

— Вов, я не верю, что она стала проституткой от хорошей жизни, — сказала я. — Но она чересчур гордая. Самолюбие мешает ей принять помощь…

— Ерунда! — отмахнулся он. — Самолюбие! У нее-то самолюбие! Это лень, а не самолюбие! Ей просто лениво заниматься чем-либо еще!

Я умолкла. Я жалела Светку. А еще поняла, что и мне будет лениво чем-либо всерьез заниматься, когда Вовик меня бросит. За время нашего романа я привыкла жить исключительно в свое удовольствие. И менять привычки мне будет, пожалуй, тяжелее, чем Свете. И уж совсем я не знала, как определиться с родом желаемых занятий на случай, если Вовик, вместо того чтобы отвалить денег на чулочную фабрику, спросит меня, чем мне хочется на жизнь зарабатывать?

Интимные встречи со Светой продолжались, но мы по-прежнему скрывали нашу связь от других. Причиной таинственности являлись отнюдь не моральные соображения. Вовик с удовольствием похвастался бы друзьям, да и я, пожалуй, поделилась бы постельными секретами с тою же Машкой. Но мы стеснялись, потому что любой, взглянув на Светку, назвал бы ее уродиной. Откройся мы кому-нибудь, и появилась бы параллель между нашими откровениями и странного вида девицей, временами ночующей в моей квартире.

Не знаю, что себе домысливали Вовкины секьюрити, но после Светкиных визитов я смотрела в глаза охранников с преувеличенной смелостью, с нарочитым превосходством. А сама сгорала от стыда. И понимание того, что исключительная вина за эту ситуацию лежит на мне, делало положение особенно унизительным.