Антон Дубинин - Первая месса

Абель, который так и стоял в воде, растирая запястье, увидел, как его брат подхватил из-под ног увесистый камень и бросил в злую крачку. Он не рассчитывал попасть — просто желал отделаться от назойливого врага и сорвать злобу, но голыш угодил птице в самую грудь, и та упала в мелкую воду, вертясь в полете и кудахча, как курица. Крачка попыталась уплыть, шлепая крылами по водянистой каше, но Адам с первобытным воплем торжества упал на нее всем телом, и стоя на коленях в море, двумя руками рвал и выкручивал трепыхавшееся тельце.

— Я поймал! Взрослую! Я ее поймал!

«Взрослая» была где-то вдвое меньше самой худой на свете курицы. Адам продолжал выдыхать торжествующие слова, уже выбравшись на вершину островка и сменив мокрые резиновые сапоги на кроссовки. Потом он вытащил нож и с кровожадно-счастливым выражением лица разрезал птичку надвое, разломив ее хрупкую грудную клетку. Выглядел он в этот момент вполне счастливым — охотничьи инстинкты в старшем брате всегда проявлялись достаточно сильно, вспомнил Абель, он еще в десять лет просил отца взять его с собой на кухню, посмотреть, как разделывают лося. И возвращался с пальцами, красными от крови…

Абеля передернуло. И сейчас руки его брата пятнала крачиная кровь.

— На, — Адам бросил на камень перед ним половину добычи. — Ешь.

Сам он стремительно впился зубами в свой кус мяса, выгрызая его из покрытой перьями кожи. Абель с сомнением взял в руки теплый, кровоточащий обрывок плоти. На ощупь он был отвратительный, тошнотворно вонял рыбой. Абель брезгливо выбрал из крачкиного живота обрывки сине-розовых внутренностей, примерился — Господи благослови — где укусить. Он всегда ненавидел сырое мясо, хотя остальные ребята его жевали с удовольствием; даже от плохо прожаренного, с кровью, ему порой становилось нехорошо… Гастрит, конечно, и печень не в порядке, и еще какая-то врожденная брезгливость к сырому, полностью разделяемая пищеварительными органами. Но это пища, дар Господень, ее надо съесть ради поддержания жизни. Абель коротко помолился и, зажмурившись от отвращения, проглотил несколько кусков жесткого, омерзительно упругого мяса с рыбным привкусом. Потом — еще. Потом глаза его сами собой выпучились, и он едва успел отвернуться, чтобы немедленно вытошнить все съеденное едва ли не себе на колени. Поднял голову, тяжело дыша, не осмеливаясь встретиться взглядом с братом.

Адам смотрел на него со смешанными чувствами презрения и жалости. Но, к счастью, без гнева — должно быть, Абель выглядел слишком жалко, чтобы на него гневаться. Сам добытчик уже расправился со своей долей, и теперь протянул руку, чтобы забрать недоеденную братскую часть. Абель не хотел смотреть, как тот ест, и побрел к морю. Прополоскав рот и кое-как умыв лицо, он дотащился до деревянного настила. Там он лег лицом вниз и закрыл глаза, чтобы победить головокружение.

Моторки все не было. Адам, слегка приободрившись после удачной охоты, долго стоял на высоком валуне и вглядывался в серую даль. Под вечер дымка немного рассеялась, над горизонтом проглянул ослепительный лик солнца. Ветер утих; море стало безнадежно-гладким стеклом, по которому пролегла багрово-красная дорога. Тучи прорвались почему-то только на самом горизонте, остальное небо оставалось серо-стальным, и солнце, выпадавшее в огненную щель, посылало перед собой три длинных кровавых луча.

Абель, приподнявшись на ложе, смотрел на захватывающую красоту. Солнечный глаз засиял между облачных век, окрашивая кровью обрывистый берег острова и лицо больного мальчика, обращенное к нему. Никакой земли — малой ли, великой — видно не было, только на западе, на фоне солнца, обостренно-ясно выделялся вдалеке такой же каменный островок, над которым белыми хлопьями мельтешили птицы. Абель смотрел, как солнце валится в море, вот от него видна половинка, четверть, узкий краешек, потом остаются только три длинных луча снизу вверх, проницающие тучи уже не красным — почему-то золотым светом. Так на дарохранительницах порой рисуют Чашу Причастия: с тремя исходящими кверху лучами.

Адам тоже до боли в глазах вглядывался в закат. Потом — на восток, откуда наплывала сероватая тьма. То, что он увидел, было настолько безрадостно, что он спустился к брату молча, и так без единого слова улегся рядом с ним. Он видел море. И больше ничего.

— Знаешь, какой сегодня день? — тихо спросил Абель.

— Знаю. Четвертый. Четвертый, а если с ночью — то пятый день на этом долбаном… — Адам не договорил.

— Усекновение Головы Иоанна Крестителя, — не слушая его, продолжил младший брат. — Праздник то есть… Великий… Но хоть и праздник, а пост строгий, да еще к тому же на пятницу приходится…

Адам посмотрел на него с нескрываемым отвращением.

— Ясно. Раз у тебя пост, сегодня крачки не получишь. Если, конечно, мне удастся ее поймать.

— Ладно, — кротко согласился Абель. — Я ведь, кажется, того… совсем не могу их есть.

Адам посмотрел на своего брата критическим взглядом. Скверное зрелище, ничего не скажешь. От морской воды у него шелушилась кожа, но грязь почему-то не смывалась — вокруг глаз лежали черные разводы. Да это же не грязь, тоскливо подметил он — это круги под глазами, кожа стала такого цвета. Отчего так, от усталости? Или он вправду заболел? Не хватало тут еще подцепить какую-нибудь болячку!

— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросил он тревожно. Думать о текущих вещах — например, о здоровье брата — было куда спокойнее, нежели о том, как скоро их все-таки отсюда заберут. Утешало одно: чем больше дней они продержатся, тем больше вероятность, что поиски переместятся западней… или восточней… В общем, ближе от берега материка к их треклятому булыжнику. Так говорит обычный здравый смысл, господа. Обычный здравый смысл, ничего более.

Абель кротко — пугала эта его кротость сильнее, чем темные пятна на лице! — кивнул в ответ.

— Нормально. Спасибо. Все хорошо. Я… тут полежу, ладно? Все равно от меня помощи никакой…

И снова закрыл глаза. Пальцы его шевелились в кармане, как будто что-то перебирая. Адам почувствовал изнутри холодные иглы страха, покалывающие где-то в области желудка. Чтобы не поддаваться их настойчивым уколам, он встал, полез на вершину. Если нечего делать, делайте хоть что-нибудь — правило, древнее, как мир, а главное — всегда помогает. Живот подводило со страшной силой. Адам набрал в опустевшую бутылку воды из ямки наверху и посмотрел ее на просвет: вода была скверная, желто-зеленая, с плавающими в ней тинистыми нитями — и вот чума! — с какими-то мелкими плавучими тварями, мелькавшими вверх-вниз, как пузырьки в минералке. Личинки насекомых? Лучше не знать. Прокипятить-то все равно не удастся. Он отнес воды брату и пошел бродить по берегу, смотреть, не пошлет ли чего хорошего Господь. Например, моторку со спасателями.