Маргарет Дрэббл - Мой золотой Иерусалим

Патрис хотел, чтобы все влезли в его машину, а Питер говорил, что не стоит; сначала его никто не слушал, но наконец послушали и пошли пешком, и оказалось, это действительно совсем недалеко, в конце рю Ренуар. На Клару все произвело впечатление: Питер жил в большом великолепном доме, лифт, отделанный деревом и латунью, был устлан ковром, квартира Питера на седьмом этаже оказалась огромной, роскошно обставленной, из окон открывался изумительный вид на Сену. Не одна Клара пришла в восхищение — все удивленно, одобрительно прищелкивали языками, и Питер объяснил, что эта квартира принадлежит, конечно, не ему, а одной из его тетушек, которая в ней не живет. Тогда Клара произнесла длинную речь о людях, у которых есть тетушки с квартирами и дядюшки, убегающие с женами племянников, и умолкла только когда появился Питер с целым ящиком божоле и спросил ее, не поможет ли она ему с ужином. Она сразу ответила, что не умеет готовить и не собирается пробовать, но, оговорив таким образом свой статус, согласилась пойти с ним на кухню, открыть несколько банок и нарезать хлеба. Всем было безразлично, что есть — они ели сыр с хлебом и консервированную спаржу, и каштановый крем, и какие-то жуткие консервированные помидоры, и фрукты — все, что нашлось в доме. В ход пошли тетушкины запасы копченой колбасы, печенья, маслин и хрустящих хлебцев для коктейля. Пока они ели, Габриэль безуспешно пытался узнать у Магнуса, зачем тот в Париже, а Клара рассматривала обстановку комнаты — хотя и роскошную и изобилующую позолотой, но не шедшую ни в какое сравнение с гостиной Денэмов; отметив это, Клара испытала странное удовлетворение. Когда все утолили голод, Питер спросил, не будут ли они возражать, если он позвонит нескольким знакомым и пригласит их, и все сказали «конечно», он позвонил, и Клара великодушно примирилась с перспективой прибытия других девушек, потому что ее безраздельному господству все равно ничего не грозило, она была хозяйкой этого вечера. Повесив трубку, Питер спросил Габриэля, Магнуса, Патриса и коллегу Патриса, не хотят ли и они позвонить своим знакомым, и Патрис сказал, что может позвонить своей бывшей жене и своему дяде, и позвонил, но их не оказалось дома, коллега Патриса позвонил своей девушке, а Габриэль решил, что может, в конце концов, позвонить Сэмюэлю Уиздену, который как раз в Париже, и позвонил, и Сэмюэл Уизден сказал, что приедет.

Приблизительно через час начали прибывать приглашенные, Клара, почувствовав, что ей трудно принимать гостей, решила, что, наверное, не стоит больше пить, но обнаружила, что ей не остановиться. Ею двигало воодушевление, более сильное, чем любопытство, или, может быть, любопытство, перешедшее в воодушевление. После полуночи все окончательно расслабились, и гостиная приобрела очень живописный вид: по полу были разбросаны бутылки, Сэмюэл Уизден декламировал стихи, его никто не слушал, а девушка Патриса сняла с себя платье. Питер куда-то вышел и вернулся с несколькими бутылками виски. Он стал уговаривать Клару выпить, но она не согласилась и вместо этого рассказала ему об итальянце, который водил ее в кино.

— Могу поспорить, он нравился вам больше, чем я, — вздохнул Питер, выслушав ее рассказ.

— Нет, нет, не в этом дело, — запротестовала Клара, — но ведь вы никуда не приглашали меня.

— Мы были так молоды, — сказал Питер.

— Я и сейчас не такая уж старая, — ответила Клара.

Она встала, убрала руку Габриэля, обнимавшую ее за талию, Габриэль этого не заметил — он разговаривал с Патрисом, сидевшим по другую сторону от него. Клара прошла в ванную, а потом — на кухню и стала искать растворимый кофе. Она нашла его и стояла, прижимая к себе банку, соображая, что делать дальше, и тут вошел Магнус. Он закрыл за собой дверь, и Клара почему-то совсем не удивилась, когда он подошел и поцеловал ее — хоть и не совсем по-настоящему, но с силой притянув ее к себе, так что банка с кофе неудобно уперлась в грудь ей и ему, разделяя их, как меч Тристана.

— Сказать вам что-то? — произнес Магнус, отпуская Клару. — Сказать? Может быть, вы не захотите это знать…

— Я все хочу знать, — ответила она.

— Это касается Филлипы, — сказал Магнус.

— Даже то, что касается Филлипы, — отозвалась Клара.

— Я был влюблен в Филлипу, — сказал Магнус.

— И это все? — спросила Клара, ожидая продолжения.

— Да, — ответил Магнус, — это все.

— Не знаю, — произнесла Клара, пытаясь собраться с мыслями. — Не знаю, но можно сказать, мне это кажется нормальным. Я хочу сказать, мне кажется, я даже это знала. Хотя как я могла знать?

— Такие вещи знают с рождения, — ответил Магнус.

— Кто-то, может быть, и знает, — сказала Клара. — Вы, например, и все в вашей семье. Но я — нет. Мне приходится все постигать самой. Наверное, я непонятно говорю. Вы слышите меня?

— Да.

— Но теперь вы в нее не влюблены.

— Нет, конечно. Вряд ли кто-нибудь теперь влюбится в нее.

— Вы злитесь на меня, — сказала Клара, словно увидев через колеблющийся туман какой-то новый свет, — вы злитесь на меня за то, что я с Габриэлем.

— Нет, нет, — возразил он, — наоборот, я желаю вам счастья — вам с Габриэлем, хотя не думаю, что он будет счастлив.

— Странный какой-то разговор, — сказала Клара. — Я пришла сюда приготовить себе кофе, дайте мне приготовить кофе.

— Сначала, — сказал Магнус, — поцелуйте меня.

И Клара, покорная, смущенная, с готовностью закрыла глаза и замерла в ожидании.

— Нет, нет, я сказал поцелуйте меня, — настойчиво повторил Магнус. — Откройте глаза. Давать приятнее, чем получать.

— Вы, по-моему, совсем пьяны, — сказала Клара, — да и я тоже.

— Может быть, — согласился Магнус. — Откройте глаза.

Клара открыла глаза и, посмотрев на него, поняла, что он прав, ведь она никогда в жизни не целовала мужчину, а только позволяла себя целовать. Преодолев в себе что-то, Клара потянулась к нему на цыпочках — после Габриэля он показался ей слишком высоким — и поцеловала его в губы. При этом она почувствовала, что переступила предел, до которого могла себя гнуть, и в ней скорее что-то надломится, чем так согнется, а если и согнется, то след этого сгиба останется на всю жизнь. Магнус молча подошел к плите, поставил на огонь ковшик с водой и достал две чашки. Сделав кофе себе и Кларе, он сказал:

— Пейте здесь, а то всем захочется кофе. И она осталась на кухне, выпила кофе, а потом пошла искать Габриэля.

Но его нигде не было. Клара села в гостиной и стала его ждать, нисколько не опасаясь, что он не вернется — скорее всего, он отлучился в уборную или вышел на улицу подышать воздухом. Но Габриэля все не было, и чем больше проходило времени, тем очевиднее становилось, что он не придет, и Кларе нетрудно было вообразить причины его отсутствия. Она сама ужаснулась своему поведению, а ведь до сих пор ей казалось, что она всего лишь вкушает свободу. Теперь же с катастрофической быстротой в ней нарастало отвращение к самой себе. Она с горечью сознавала, что лишилась доверия — это всегда пугало ее, но самое страшное — обвинителем ее должен стать близкий человек, любовник. Оглядываясь назад, на прошедший день, Клара испытывала томительное головокружение, как при падении в пустоту, она говорила себе: я думала, ах как это замечательно, а это было ничто, я слишком много о себе вообразила, я не создана для всего этого, вела себя как последняя дура, и Габриэль все видел, он разгадал меня, он понял, что я другая, и я не нужна ему. Клара вспомнила о Магнусе и, охваченная смятением и раскаянием, заплакала, но, боясь, что Магнус застанет ее в слезах, поднялась с дивана, побрела в прихожую и принялась открывать входную дверь. Тут ее застал Питер Харронсон и спросил, куда она собралась. Клара ответила, что поедет в гостиницу, и он спросил, на чем. Клара сказала, что возьмет такси, но она солгала — у нее почти не было денег. Питер заявил, что проводит ее, и она согласилась — не хватило решимости отказаться. Они пешком дошли до площади Трокадеро, где Кларе еще совсем недавно было так хорошо, и взяли такси. Сев в машину, Клара вспомнила, что у нее нет денег, и когда Питер сказал, что тоже поедет, ей пришлось согласиться. В такси он держал ее за руку, а она все плакала и плакала — и пока они ехали через Сену, и всю дорогу до самой гостиницы. Выйдя из машины, Клара поблагодарила Питера, он буркнул: «Не за что» и уехал, и Кларе не пришлось платить.