ЛЕВ КВИН - ЗВЕЗДЫ ЧУЖОЙ СТОРОНЫ

– Ладно, – сказал Бела-бачи. – Посоветуемся с ребятами. Какой-нибудь выход найдем, не может быть.

Он поднялся из-за стола, зевнул громко, потянулся.

– Спать совсем не пришлось, в вагоне плюнуть некуда… Ну, пора трогать. Бумага из госпиталя у тебя?

– У меня. Только она еще на завтра – и все.

– Есть уже другая. – Он сунул руку в карман брюк и вытащил две серые книжечки с тисненым гербом на твердых переплетах. Посмотрел одну, другую. – Вот твоя.

Я взял книжечку. Удостоверение личности офицера венгерской королевской армии. Открыл. «Лейтенант Елинек Шандор». И моя фотография – со старого солдатского удостоверения, но с новой печатью. Сделано аккуратно, никаких следов подчистки. Чувствовалась рука мастера.

– Елинек?

– Да. Решили тебя словаком оставить. На случай, если начнет придираться какой-нибудь специалист по языку.

– Второе – Комочина?

Он кивнул:

– Теперь он гонведский капитан Ковач Петер.

– Ну, его-то вы вполне могли оставить Комочиным, – сказал я не без умысла. – Звучит совсем по-венгерски.

– А как, если он кому-нибудь из Ваца встретится? Их ведь сейчас тоже многих в армию взяли. Услышит фамилию – знакомая. Начнет интересоваться, копнет поглубже – и прощай, капитан… Нет, нет, лучше не рисковать. Я вот даже бланки удостоверений – те, что начальник госпиталя дал, в Будапеште обменял на другие. Все меньше риска. Вдруг у них госпитальные номера записаны? Пойдет тогда слежка, до всех нас доберутся. А так спокойнее – номера удостоверений теперь не те…

Он еще что-то объяснял про удостоверения, но я слушал в пол-уха.

Вац… Какое отношение имеет Комочин к этому маленькому городу на Дунае, километрах в пятидесяти севернее Будапешта? Кто те люди, которых ему надо опасаться?

Вац… Вац… Я чувствовал, что нахожусь на пороге какого-то важного открытия, касающегося капитана Комочина. Еще несколько вопросов к Бела-бачи – и я узнаю все.

Но одновременно я чувствовал и другое. Сейчас нельзя задавать никаких вопросов. Я лишь насторожу его и испорчу все дело. А так у него останется впечатление, что я знаю обо всем, и в следующий раз, осторожно начав разговор, можно будет выведать гораздо больше.

Мы вышли из домика Аги. Бела-бачи закрыл дверь, опустил ключ в карман.

– Держись позади меня, особенно близко не подходи.

– А если отстану? Проверка документов или еще что.

– Подожду. На всякий случай запомни адрес. Улица Гонведов, дом тридцать. Вдоль трамвайной линии, а потом, за мостом, налево…

Был уже десятый час. На улицах народу немного. Лишь на углу, возле газетного киоска, давка. Газетчик, пожилой бородатый, мужчина в зеленой шляпе, работал со скоростью автомата, хрипло выкрикивая через равные промежутки времени:

– Что нужно знать о падающих бомбах!.. Как смотреть, как слушать, куда бежать!.. Что нужно знать о падающих бомбах!

Покупатели рвали газеты у него из рук, отталкивая друг друга. Глядя на них, можно было подумать, что статья о падающих бомбах гарантирует жизнь своим читателям и, наоборот, каждый, не прочитавший сегодняшний номер газеты, непременно будет убит.

Бела-бачи шел неторопливо, сложив за спиной руки и волоча ноги по грязному, замусоренному тротуару. Обрывки газет, смятые рекламные листки… Но вот окурков не было заметно – если кто-либо бросал недокуренную сигарету, ее тотчас же подбирали.

Изредка Бела-бачи останавливался у витрины магазина, посматривая искоса, иду ли я за ним, не отстал ли. Затем он не спеша следовал дальше.

Мимо нас, дребезжа, тащились старые разбитые трамваи, увешанные пестрыми людскими гирляндами. Когда трамвай замедлял ход, пассажиры, сгрудившиеся у дверей, соскакивали на ходу, словно им грозила гибель – на остановках трамвай осаждали целые толпы.

Недалеко от моста, за которым нужно было сворачивать налево, меня остановил полевой жандарм, притаившийся в подъезде. Я подал справку из госпиталя – офицерским удостоверением еще нельзя было пользоваться: на мне было солдатское обмундирование.

Жандарм долго и придирчиво изучал справку. Ветер шевелил петушиные перья на его кивере. Бела-бачи стоял на мосту и встревоженно смотрел в нашу сторону.

Я твердо верил в свой документ – и в свое счастье.

– Где контузило? – жандарм поднял на меня пытливые, чуть косящие глаза.

– На фронте, – ответил я, не отводя взгляда.

Он вернул мне бумагу.

– Здоровый бык, стыдно околачиваться в тылу, когда там решается судьба нации.

– Не я один, господин жандарм, – я дерзко улыбался.

– Идите! – он поправил винтовку на плече.

– Слушаюсь…

Я прошел мост, свернул вслед за Бела-бачи в улицу налево. Шел и улыбался, довольный собой. Может, со стороны глядя и нетрудно обвинить меня в неосторожности, но я поступил правильно, совершенно правильно. С такими людьми чем наглее, тем вернее – это я знал еще с партизанских времен.

Улица становилась все беднее и невзрачнее. Давно кончился асфальтовый тротуар. Каблуки моих солдатских ботинок, обитые железными ободками, громко стучали по твердокаменным затылкам булыжников. По наезженной колее, разбрызгивая во все стороны жидкую грязь, с тоскливым воем тяжело тащились военные машины.

Низкорослые одноэтажные дома, облупившиеся, давно не крашенные, с мрачной стыдливостью прятались за унылыми спинами серых заборов. С деревьев, уже наполовину облетевших, ветер срывал неживые желтые листья и остервенело гонял вдоль улицы.

Я посмотрел номер ближайшего дома – он был набит на воротах. Сорок два. Уже близко.

Бела-бачи поджидал меня на углу.

– Эй, гонвед, спички есть? – спросил он громко, – по другой стороне улицы шли несколько мужчин. Потом добавил, чуть слышно: – Проходи, я посмотрю, что сзади.

– Не курю, – тоже громко сказал я, не останавливаясь.

Вот тридцать второй дом. Следующий, значит. С опущенными жалюзи на окнах.

Нет! Этот двадцать восьмой… А тот был тридцать второй. Что за чертовщина!

Я все-таки открыл калитку. Зашел во двор. Бела-бачи за мной. Значит, правильно.

Во дворе, в глубине, за деревьями, дощатая постройка. Здесь? Да, возле двери набит номер. Подошел ближе. Тридцатый. Но дом явно нежилой. Скорее, сарай. Одно оконце, да и то запыленное, в паутине.

– Не здесь?

Бела-бачи отрицательно покачал головой и двинулся мимо постройки в глубь сада.

Впрочем, на поверку сад оказался вовсе не садом, а началом самой настоящей дубовой рощи. Мы шли по едва заметной тропинке, протоптанной вдоль берега речушки, которая вся заросла травой и тиной; вода почти не двигалась. Здесь было тихо, ветер разбивался о могучие стволы дубов. Даже шагов наших не было слышно. Ноги утопали в прелых листьях.

Метров через триста тропка отошла от речушки и неожиданно вывела нас к небольшому дому. Деревянный и неокрашенный, он сливался с окружавшими его деревьями.