Андрей Столяров - Маленькая Луна. Мы, народ...

Ничего не сумели сделать и западные «миротворческие контингенты». Конечно, для Европы Россия представляла собой давний кошмар: достаточно было глянуть на карту, чтобы понять его подсознательные истоки. Началось это еще во времена Ивана IV Грозного, когда, скинув монгольское иго и точно возникнув из небытия, Московское царство с легкостью разметало орден ливонских рыцарей и нависло над европейскими странами как бы новой «татарской ордой». Затем последовал неистовый натиск Петра, победное шествие бесчисленных екатерининских войск, триумфы Суворова и Кутузова, Священный союз, сковавший Европу ужасом русских армий, гигантская империя СССР, простиравшаяся на половину мира. Как будто дремала в этой стране некая чудовищная энергия и время от времени вспыхивала, озаряя собой всю планету. Правда, после «второго распада империи», когда на месте России образовался конгломерат полунезависимых государств, осторожно, но неуклонно подталкиваемых Западом к полной политической самостоятельности, можно было, казалось, вздохнуть спокойно: Россия сползает в прошлое, превращается в одно из тех древних царств, от которых сохранились только пыльные памятники культуры. И вдруг ни с того ни с сего — новое возрождение. Вдруг — испепеляющая огненная волна, вздымающаяся до небес. Европа переживала состояние паники. У нее не было никакого желания ввязываться в кровавый и, видимо, длительный гражданский конфликт. Тем более что исход его был заранее предопределен: европейские части, пусть прекрасно экипированные и обученные, пусть имеющие на вооружении самую передовую военную технику и высококвалифицированный персонал, все равно заведомо уступали российским «народным армиям», плохо организованным и состоявшим почти исключительно из гражданских лиц. Ведь исход сражения решает не только техническое оснащение. В битве, как правило, побеждает тот, кто готов безоговорочно умереть. Кто готов жизнью заплатить за победу. Для кого в решающем противостоянии выбора нет. В этом смысле европейский «миротворческий контингент» обладал колоссальной слабостью, компенсировать которую нельзя было ничем. В массе своей европейские солдаты не готовы были ни сражаться, ни умирать и откатывались из мест дислокации, часто даже не дожидаясь, пока поступит от командования соответствующий приказ. Здесь играло роль еще одно важное обстоятельство: слухи о некой мистической силе, выступающей на стороне россиян. В частности, сильное впечатление на европейцев произвел «солнечный взрыв», парализовавший американские части, охраняющие Владивосток. Описывалось данное явление разными свидетелями по-разному, но если отбросить личностные маргиналии, то вырисовывается очевидное содержательное ядро: солнце, находящееся на закате, вдруг вспыхнуло ослепительным, совершенно невозможным сиянием и, будто лопнув, заполнило собой весь небосвод. Продолжалось это не более двух-трех секунд, но американские морские пехотинцы, выставленные в заслон, утратили зрение более чем на десять часов. «Я думал, что ослеп навсегда, — рассказывал потом журналистам один из участников этих событий. — Кругом — мрак, плавает в нем фиолетовая и желтая мошкара. Я даже не слышал почти ничего и ничего, конечно, не понимал…» Выгорела также, как выяснилось потом, вся военная оптика, выгорели платы множества электронных устройств. «Приморская народная армия» вошла в город, не встретив никакого сопротивления.

Европейские солдаты вовсе не хотели подвергнуться участи американцев. К тому же как раз в это время в Европе вспыхнул грандиозный «исламский мятеж»: запылали предместья, выросли нагромождения баррикад, душный перхотный дым поплыл над крышами городов. Одновременно начались спонтанные «белые марши»: Париж, Лондон, Берлин превратились в арены жестоких этнических столкновений. Европе стало попросту не до России. Она сама погружалась в безумный социальный армагеддон. Да и в Соединенных Штатах ощущались сильные колебания почвы. Правда, «Мексиканская революционная армия», двинувшаяся было из Тихуаны в Калифорнию, была остановлена на границе и после довольно-таки беспорядочного сражения опрокинута, а так называемая «Армия Джона Брауна», организованная в основном выходцами из Сомали, рассеяна местными полицейскими силами, но все же признаки нестабильности были очевидны, как никогда: Америке приходилось думать уже не о дальнейшей имперской экспансии, а в первую очередь — как сохранить то, что есть.

В общем, Россия была предоставлена самой себе.

И, по крайней мере в настоящий момент, это, видимо, было для нее лучше всего.

Самое трудное для будущего историка или романиста — это, конечно, реконструкция жизни в освобожденных районах. Если о характере так называемых «военных действий», о непоследовательном, явно рассогласованном, но все же упорном и неумолимом продвижении «народных армий» к Москве мы, в общем, имеем достаточное количество информации — она, естественно, сильно идеологизирована, противоречива, но это уже другой вопрос, — то сведений о становлении новой, принципиально иной социальности «на независимых территориях» у нас практически нет.

Правда, стоит заметить, что слухи о кошмарной жестокости деятелей первых «коммун», слухи о воцарившихся там ужасном насилии и произволе, слухи о грабежах и разбоях, которые распространяла в своих релизах официальная российская власть, судя по всему, совершенно не соответствовали действительности. Это не был «русский бунт, бессмысленный и беспощадный», направленный только на разрушение и не имеющий никаких перспектив. Не будем отрицать: отдельные эксцессы, конечно, происходили. Волна народного гнева, поднявшаяся в разных концах страны, разумеется, образовывала время от времени опасные водовороты. Так, например, известна трагическая история «Новоградской республики», где некто С. Мерник (по некоторым косвенным данным, не подлинная фамилия, а псевдоним), попытался организовать нечто вроде «военного коммунизма» — со всеми патологическими особенностями, которые влечет этот строй: с казарменной дисциплиной, с принудительным равенством, с тотальной регламентацией жизни, с показательными казнями несогласных. Однако просуществовала эта «республика» лишь около трех недель: морок распался, Новоградский революционный совет был свергнут в результате стихийного городского восстания, сам Мерник, уже находясь в заключении, покончил с собой.

Кое-где также пытались устраивать публичные покаяния. Давали эфир чиновнику, бывшему мэру, бывшему прокурору города, например, и тот, зеленея от страха, признавался в своих административных грехах: называл суммы украденного, рассказывал о взятках, о людях, от которых он их получал. Впрочем, эти самодеятельные аутодафе быстро сошли на нет. Никого, как выяснилось, не интересовали украденные миллионы. К тому же зрелище, если судить по роликам, выложенным в Интернете, было весьма неприглядное: как будто человек раздевается, публично демонстрируя уродливую наготу. Общую точку зрения тут выразил некий отец Серафим, представитель Уральского Китежа, участвовавший в одной из сетевых конференций: