Владимир Мальцев - О том, что сильнее нас

Три с половиной года спустя:

– Нет, Володь, про маму ты ошибаешься. Она мне только добра хотела и хочет. И мою зависимость от неё ты преувеличиваешь. Да и подруг моих она не обрабатывала.

– Хорошо-хорошо. Конкретный вопрос. Ты обещала не лгать. До меня — скольких мужиков и скольких друзей она от тебя отсекла?

– Многих…

– Год назад у нас с тобой был разговор. Я утверждал, что матушка на тебя давила. Я утверждал, что она давила на твоих подруг. Но я никогда не утверждал, что ты сильно под её влиянием. Почему ты сейчас начала разговор с отрицания того, что её влияние определяло твои поступки?

– Ну да, значит, наверное, была. Я никогда об этом не думала.

– А тот кризис в июне?

– Не было никакого кризиса. Ты был для меня богом, и я была счастлива. Ты остаёшься им и сейчас.

– Ты думаешь, я не знаю о том, как ты тогда искала новых знакомств в Интернете?

– Да, искала. Знаешь зачем? Хочешь верь, не хочешь — не верь. Меня тогда вдруг все перестали понимать. Когда у нас всё начиналось, все мои друзья и подруги были от тебя в восторге. Но к лету часть их исчезла, а все остальные перестали понимать наши отношения. Я с ними даже прекратила общаться, чтобы не выслушивать от них при каждой встрече мораль на тему наших отношений. А без друзей и подруг я не могу, вот я и стала искать новых всеми способами. Решила, что раз я с тобой, а я хотела быть только с тобой, — пусть они думают что хотят. А я найду себе новых.

– И ты до сих пор не поняла, что это было делом рук твоей матери?

– Нет, мама хорошая. Она только и хочет, чтобы у меня всё хорошо было.

А ещё через неделю назревающий кризис разразился. Ленка, опять не сказав мне ни полслова, вдруг нашла возможность и устроила матери бунт. И опять временно победила. И опять — мы, как последние идиоты, успокоились, а мать начала поиск более действенных средств.

Ленка в пятницу утром ушла, предупредив, что вечером опять повезёт мать на дачу. А на работе её вдруг пробило на то, что среди коллег тоже есть интересные люди, что поиск новых друзей можно и на них нацелить… Тут же в курилке сложила компанию из них и кого-то из тех немногих старых друзей, которые от матери были спрятаны, для поездки к кому-то на дачу под Солнечногорск… Не знаю, что у неё происходило потом дома. Знаю только то, что для разборки с матерью она нажралась какой-то дури, по воздействию на организм — практически наверняка амфетаминового ряда. Скорее всего, утром добавила. Во всяком случае, когда в субботу в одиннадцать утра она позвонила и сказала, что на дачу не поехала, зато есть идея на другую дачу с компанией и шашлыками — я с трудом узнавал её голос. Как и с трудом узнал её саму в точке сбора. Бледное лицо, порывистые движения… Хлещущая во все стороны кипучая энергия. В кассу за билетами, в магазин за водой, на посадку в автобус, на пересадку в Солнечногорске — всё бегом и всё с такой скоростью, будто за ней голодный ягуар гонится. Поглощаемая литрами минералка. И — почти мёртвое лицо с отключённой мимикой. На даче было то же самое. Пока готовили стол, пока носили дрова — Ленка, практически ни слова не говоря, не имея ни одной эмоции на своём обычно очень живом лице, бегала как заводная и пришпоривала остальных. А потом…

Потом сели за стол, в ожидании шашлыка перекусили тем, что было с собой готового, выпили грамм по пятьдесят водки… Ленка встала и пошла в сторону туалета. Минут через двадцать я пошёл проверить. Ленки не было. Её не было нигде. Минут пятнадцать мы впятером носились по окрестностям, вопя во всю глотку и маша фонарями. Нулевой результат. Тогда я попросил всех не бегать пока, а сам бегом заложил большой круг, больший, чем пространство, которое мы успели затоптать. Уже упала роса, и след должен был быть виден. Не было следа. И вот только тогда заметили тот самый след, идущий в сторону от мощёной тропинки, которая к туалету. Ленка лежала в мокрой траве и спала всего метрах в восьми от костра. От прикосновения она проснулась, лицо уже было живое. Улыбнулась и, опершись на меня, прошла к костру… Извинилась, что на неё алкоголь даже в малых дозах именно так и действует, если на голодный желудок да с устатку… Ерунда, конечно. Как на неё действует алкоголь, я, слава богу, успел изучить, иное тут было. Больше не пила. Поела шашлыка, попила чаю. И тут её опять стало развозить. Она привалилась ко мне и начала шептать:

– Володя, мне сейчас очень хорошо. Бывают такие костры и такие компании, что становится хорошо. Тогда я могу напиться. Такие костры бывают опасны. Сейчас мне это напоминает костёр, который был у нас на привале на верховом туристическом маршруте по Уралу. Я туда ездила со своим мальчиком. Был хороший костёр, совсем как этот. Мой мальчик напился и пошёл спать. А я набралась примерно так же, как сейчас. А потом — инструктор группы, его звали Русланом, меня изнасиловал… Извини, Володь, мне опять надо в туалет, сейчас, три минуты...

И опять я нашёл её спящей в мокрой траве. На этот раз она от прикосновения не проснулась. Она не проснулась даже тогда, когда я нёс её на руках к дому. Даже когда в узкие двери её пришлось вообще втроём заносить. Она как будто окостенела. Ни руки, ни ноги невозможно было согнуть. Но на диване — размякла и мгновенно заснула уже обычным сном.

Всякие разные совпадения, как Вы, читатель, уже, наверное, поняли, — мой бич и одновременно мой конёк. В начале книги я немного написал о том кризисе, в который влетел из-за своей первой книги. Но за пять лет до того у меня был ещё один серьёзный кризис. Не столь глубокий, но неприятный. Тот самый пресловутый кризис среднего возраста. И вытащил меня из него один студент, который просто позвонил, пришёл, сказал — научи, сел читать книги и статьи, потом привёл друзей, потом стал просто лучшим другом, потом почти одновременно со мной тоже впал в кризис. И — погиб спустя четыре месяца после нашего с Ленкой знакомства на Красной площади. Виктором его звали, и про него уже немного было в нашей книге, в рассказе про неделю философских диалогов. Утонул он в трёх метрах от берега на глубине пяти метров, имея на спине полный акваланг, а на берегу — двух парней, которые стояли в ступоре и ни один не протянул руки. Виктор был представителем практически вымершего сейчас племени энциклопедистов. Он знал — всё. Его можно было спросить о радиусе любого иона, о любом параметре настройки системы Юникс, о составе руд на таком-то месторождении, о чём угодно. Мгновенный ответ. Никакого многочасового лазания по литературе. Он умел практически всё. Он фонтанировал идеями. Он в свои, точно не помню, около двадцати семи, года стал в среде московских спелеологов живой легендой. Как и я. Наверное — больше, чем я. Так как в отличие от меня — Виктор кроме всего был ещё и законченным раздолбаем. Феерическим раздолбаем. Везучим раздолбаем. Раз в месяц попадавшим в самые идиотские ситуёвины, из которых с блеском выходил. И Виктор уткнулся в ту же стену, что и я. Не мог найти людей в свои феерические проекты. Не мог найти ту женщину, которая составила бы ему достойную пару. Вот он, подёргавшись, и пришёл к тому, что сложнейшие подземные экспедиции устраивал в составе себя самого и пары-тройки школьников четырнадцати-шестнадцати лет. Вот эти-то пацаны его ненароком и угробили на тренировочном выезде перед экспедицией. Было невероятно больно. И самым жутким — было видеть, как Виктора хоронила вся спелеологическая Москва. На поминки собралось человек двести. Была забита вся квартира, квартира соседей, три лестничных пролёта. У всех — неподдельные слёзы. Песни в сотню голосов и десяток гитар, пронизанные болью утраты, чуть ли не рушили перекрытия. Где все они были, когда Виктор изнывал от одиночества и готовился к смерти? Какая падла воздвигает эту стену между Личностью и людьми?