Владимир Мальцев - О том, что сильнее нас

Бр-р-р-р-р-р-р-р, всё-таки ещё раз попробую, хотя объяснять тебе что-то — это об стену головой биться, убедилась на своём глупом опыте. До конца читай. Володя, блин, ты просто ОСЛЕП от собственной правоты, которая не имеет ничего общего с реальностью. Это уже перебор — моя мать сволочь = я сволочь. Необходимости в разговоре нет, и её я в этой необходимости убеждать не буду; ещё раз тебе объясняю — в этот раз (как и во все, впрочем, предыдущие) мама всегда была ЗА меня, моему уходу никогда не препятствовала и всегда готова меня принять, о другом варианте и речи быть не может. Так что брать с неё гарантии, что она мне поможет, смысла нет — поможет, конечно. Если она не смогла мне помочь в этот раз с переездом — это не значит, что она это специально сделала, я ж сказала, машину я нашла и без неё. И переехала бы я к ней, куда ж ещё? И приняла бы она меня, и помогла. Уверена (в конце концов, это я проверяла на собственном опыте не один раз) — её влияния на мой уход нет, не было и не будет. Ещё раз тебе говорю: не из-за мамы я здесь осталась, а из-за мужа. А если что случится с мамой (по твоей вине) — ты станешь первым человеком, которого я буду ненавидеть, а я этого хочу меньше всего.

Всё. Если честно, меня подобная переписка достала. Думаю, тебя тоже.

Отправил последнее письмо. Большое. Не буду приводить его полностью, незачем. Нарушил все мыслимые и немыслимые правила и каноны. Впрямую написал почти всё. Про психоз. Про шизофрению. С доказательствами. Со ссылками на учебники. С предлагаемым планом лечения и реабилитации. С прогнозами…

Единственное, что опустил, — роль материнских инстинктов в картине. Если написать, а прочитает не в тот период — кошмар будет. Может попробовать даже родить ребёнка от этого мерзавца, а вот тогда — уж точно пипец. Без вариантов.

Не поверит, конечно. Но что ещё делать? А вдруг поверит? Первое правило спасателя — не прекращать реанимацию, пока не появятся неопровержимые признаки смерти…

А может быть, я тоже уже с ума сошёл? Умные люди — говорят, что шиза — заразительна не хуже триппера…

Та-а-ак. Где у меня телефон?

– Лёш, у меня есть к тебе один дурацкий вопрос.

– Попробуй задать — может быть, и отвечу.

– Лёш, мы тут выясняли, откуда у меня твоя визитка… Вроде бы — выяснили. А всё равно оно не объясняет, откуда мне твой фейс был настолько знаком.

– Не знаю. Мне твой — только по фотографиям в книжке.

– А вот вспомни. Самое начало двухтысячного года. Ты в то время не шастал ли по Сьянам?

– Как раз в то время — часто туда забрасывался, а что?

– А вокруг Рэя не крутился, который в гроте Шайтан тогда обитал?

– Это где часы на стене настоящие? Крутился…

– А не ты ли в числе прочих туда заглядывал, когда мы с Олегом впервые заглянули в гости к Рэю? Олег — поколоритнее меня, такой полный, седой, борода окладистая…

– Что-то вспоминается в этом роде…

Вот так вот. И здесь замкнулось.

А вот другие умные люди говорят, что шиза — штука наследственная…

Кому верить?

Ответа — нет.

В смысле — на письмо тоже нет.

Майн готт, как больно.

Мои электронные адреса — у Ленки в «чёрных списках» почтовой программы.

Что дальше?

А дальше — вот что.

Потом, очень быстро — она опять с ним поссорилась.

Опять помирилась.

Опять странное началось.

А потом…

Потом?

Потом — будет суп с котом.

Когда жратва вдруг кончится.

На Пинеге.

Тринадцатого марта.

В пещере Олимпийской.

Что на Железных Воротах.

И кто нас там встретит?

Que sera… Кто бы знал…

Вдруг исчезает музыка. Если бы не акустика — можно было бы подумать, что усилители вдруг вышибло. Пригасает рампа. Прожекторы высвечивают на заднике корявую надпись в стиле граффити «Уважаемые зрители, большая просьба не аплодировать. Но если вдруг кому нехорошо — в спинках сидений перед вами имеются гигиенические пакеты».

Актёры, вдруг замершие в тех позах, в которых были, и прервавшие партии на полуслове, молча, смотря только себе под ноги, в произвольном порядке по одному покидают сцену.

Занавес не закрывается.

Из оркестровой ямы на сцену, нелепо задирая ноги, вылезает дирижёр. Обводит зал отсутствующим взглядом, с видимым отвращением вытаскивает изо рта бычок, кидает на сцену, растирает ногой, смачно на него плюёт. Разворачивается и уходит целеустремлённой походкой, глядя прямо перед собой.

Занавес остаётся открытым.

К О Н Е Ц