Феликс Кандель - Коридор

У Зямы Крикуна жена нервная‚ злющая. Чуть что не по ней‚ хватает ребеночка‚ девочку‚ Сонечку‚ кровиночку‚ бежит с ней на станцию‚ к поезду‚ к маме‚ к миленькой‚ к родненькой‚ а Зяма бежит следом и кричит: "Любочка‚ вернись! Вернись‚ Любочка!.." Догоняет у вокзала‚ – она и бежит так‚ чтобы можно было догнать‚ – упрашивает‚ уговаривает‚ умоляет на виду у всего города – добрый человек‚ заместитель директора макаронной фабрики‚ чтобы простила‚ не губила‚ вернулась c ребенком обратно. Она прощает и милостиво‚ победителем‚ идет домой‚ а он плетется сзади‚ несет на руках Сонечку-кровиночку. Манечка приехала к ним первый раз‚ сразу всё поняла и при очередном бегстве не пустила Зяму за ней. Он кричал‚ в отчаянии хватался за голову – еле удержали‚ а Любочка побродила с ребенком по станции‚ пропустила пару поездов‚ тихонько вернулась обратно и к вечеру закатила такой скандал‚ что лучше бы Зяма бежал за ней следом до самого того места‚ где живет ее мамочка.

Каждым летом Манечка посылает к бабушке сына своего Диму. Как только он приезжает‚ бабушка всплескивает в отчаянии руками: "Разве ж это щечки? Разве ж это ножки и ручки?.." – сразу начинает откармливать. Каждое воскресенье покупают на Привозе семь молоденьких цыплят‚ и каждый день Дима ест бульон с домашней лапшой‚ а оставшиеся цыплята‚ привязанные за ножки‚ мирно пасутся у крыльца‚ клюют кукурузные зерна и ждут своего часа‚ так что по их количеству можно определить дни недели. Шесть цыплят – понедельник‚ пять – вторник‚ четыре – среда... Первый месяц кормежки не в счет: "В первый месяц‚ – объясняет бабушка‚ – растягиваются кишочки"‚ – а потом Дима вскипает‚ как на дрожжах‚ набирает за лето свои килограммы‚ и окрестные ребята дразнят его‚ прыгая у забора: "Дима-жиртрест‚ курочку только ест!.." – на что он‚ закормленный цыплятами‚ резонно отвечает: "А какое еще мясо бывает?" Осенью Дима возвращается в Москву‚ сразу худеет‚ а следующим летом бабушка‚ как трудолюбивая пчела‚ опять принимается за работу.

Семен Михайлович Экштат‚ отец Манечки‚ теперь пенсионер. Последние до пенсии годы прожил замкнуто‚ молчаливо: была у него работа в аптеке и любимая коллекция экспонатов‚ характеризующая его‚ Семена Михайловича‚ жизнь‚ чего ему вполне хватало. Появились в аптеке молоденькие девушки‚ окончившие фармацевтический институт‚ заполнили все места‚ стесняясь первое время‚ заворачивали под прилавком интимные изделия. Семен Михайлович‚ потомственный аптекарь‚ презирал девушек‚ презирал их дипломы‚ и в белоснежном халате строго глядел из-под очков на постоянно толпившуюся очередь. Он бы‚ конечно‚ не пошел на пенсию‚ но сломали дом на конце бульвара‚ где размещалась аптека‚ всех сотрудников перевели в другое место‚ а он не захотел. Смотрел‚ как подъехал кран‚ как здоровенным шаром на тросе разбивали стены. Дом старый‚ стены метровые‚ неделю возились‚ по кусочкам отламывали – бьют‚ бьют‚ бьют‚ пока трещина появится‚ а он стоял на тротуаре, глаз не отводил. Взял кусочек кирпича в коллекцию‚ характеризующую его‚ Экштата Семена Михайловича‚ жизнь‚ поехал оформлять пенсию. Был поэт‚ композитор‚ ребе‚ а теперь просто старый еврей. Бродит по бульвару‚ шаркая теплыми ботинками‚ разговаривает сам с собой‚ напевает под нос: "Нет‚ не можем воротиться: годы не вернуть‚ годы не вернуть. Что прошло‚ не возвратится: прошлое забудь. Что прошло‚ не возвратится: прошлое забудь..."

Дебил Гена подружился с чистильщиком ботинок‚ который прилепился со своей будкой к дому на конце бульвара. Когда не было клиентов‚ сидел у него внутри‚ коленками в коленки‚ в теплой тесноте‚ молча слушал радио. Старый‚ старый‚ весь в морщинах‚ мятый‚ будто печеный пирожок‚ ассириец‚ и немолодой уже дебил Гена. Когда приходил клиент‚ Гена вылезал из будки‚ стоял рядом‚ дрожал после тепла на морозе‚ терпеливо ожидал, когда можно‚ сгибаясь в три погибели‚ залезть внутрь и обогреться. И опять сидели молча‚ слушали радио‚ отделенные от мира тонкими фанерными стеночками‚ лишь изредка старик-чистильщик приоткрывал дверцу‚ кричал наружу‚ в пронзительный холод‚ сиплым‚ дребезжащим голосом: "Покупайте теплые стельки! Хорошие‚ мягкие‚ горячие стельки!" Работы не было‚ никто не хотел в мороз чистить ботинки‚ стельки‚ наверно‚ имелись у всех‚ и так они просиживали порой весь день‚ коленками в коленки.

По субботам они ходили в Палашевские бани. Гена быстро с себя всё сбрасывал и ждал‚ переминаясь с ноги на ногу‚ дрожа от озноба несуразно большим‚ морщинистым телом‚ а старик неторопливо снимал‚ как капустные листья‚ одну одежду за другой‚ и банщики всякий раз считали вслух‚ сколько на нем надето штанов‚ рубах и кофт. Раздевшись‚ старик аккуратно складывал вещи‚ брал Гену за руку‚ и они медленно шли в моечный зал‚ осторожно ступая по мокрому‚ мыльному полу. И мылись там долго‚ не спеша‚ натирая спины чуть не до крови. Когда начали ломать дом‚ первым делом снесли будку чистильщика. Гена волновался‚ бегал вокруг‚ искал старика. Сорвали железо с крыши‚ кран уже разбивал стены‚ а он всё бегал кругом‚ не мог отыскать будку‚ а потом вдруг появился на чердаке‚ между голых стропил‚ что-то кричал машинисту крана‚ грозил кулаком. Хотели везти его в лечебницу‚ да вовремя пришел старик-чистильщик. Взял Гену за руку‚ повел за собой. Исчез Гена‚ не появляется больше в их краях‚ не бродит по бульвару‚ изумляя прохожих голубыми бретельками.

А на бульваре полно детей. Бабушки-пенсионерки со своими внуками‚ и кое-где гордые от исключительности своей профессии, ошалевшие от обилия предложений няньки. Дети бегают‚ стреляют из пластмассовых пистолетов и автоматов. Сколько времени с войны прошло‚ а до сих пор играют в наших и немцев. Долго теперь продержится эта игра – в наших и немцев‚ как весь прошлый век играли дети в наших и французов. Ходят по бульвару модницы в синих‚ розовых‚ ядовито желтых синтетических шубах. Химия. Капрон‚ нейлон‚ прозрачные блузки‚ за которыми давятся в очередях. Стали приезжать иностранцы‚ толпами бродят по центру‚ скупают матрешек‚ фотографируют Василия Блаженного. Летают уже спутники‚ люди с непривычки кидаются к радио‚ когда Левитан объявляет об очередном запуске‚ и уже слетала в космос собака Лайка. Скоро‚ видно‚ человека пошлют.

Их дом на бульваре вычистили‚ сняли полувековую грязь. Отремонтировали парадный вход и черный‚ все чердаки открыли‚ разрешили на них белье сушить. Нет теперь правительственной трассы‚ и "топтунов" на бульваре тоже нет. Во дворе дома снесли домоуправление‚ сожгли стенгазеты, управдом товарищ Красиков ушел на заслуженный отдых. Теперь управдома нет‚ а есть контора на сотни домов. Сносят аварийные строения‚ жильцов на край города переселяют‚ но работа эта‚ видно‚ на долгие годы. Одни арбатские переулки чего стоят! Гниль‚ старье‚ скученность жуткая. Тронь один такой домик – двух пятиэтажных не хватит‚ чтобы каждому дать по девять метров‚ по санитарной норме.