Фарид Нагим - TANGER

— Как думаешь, Кир, вряд ли Нелли может обмануть?

— Ты знаешь, я думаю, что она все-таки деловой человек, единственный среди нас, а потом я полагаю, что ей еврейская мафия помогает.

— Да какая там мафия, Кир, я ж ее видел, не скажешь по ней, что ей помогают, даже очень не скажешь.

— Ну не знаю, Анвар… нет-нет, ты пей, я нет.

— А как дома у тебя?

— Деда жалко, — его серо-бледное лицо покривилось. — То ли цыгане, то ли узбеки его корову зарезали, кости и голову на берегу нашли.

— Вот суки!

— А это единственное, что у него было, теперь только пенсия. Про деревню вообще вспоминать не хочу.

Он встал и, сутулясь, проскользил мимо меня в ванную. Я закрыл глаза. Нормально. Я оставался на одном месте. Темнота в глазах и в голове не вращалась. Снова Кирилл напротив меня.

«Говорит что-то. Что он все вздыхает?.. Если не съедешь с общаги, дадим пизды… Хорошо, Сергей Петрович, через три дня… Хоть бы Нелли позвонила! Сколько платить корректору? Он же спрашивает».

— …я тоже смотрел этот фильм, Кирилл.

«Сколько будет получать верстальщик? Сколько он согласен работать за предложенные деньги? К кому обращаться? Буклеты фирм по детским товарам. Оператор получает столько-то. Сторонние заказы. Процентное участие»…

— Не знаю, Кир, просто не нравится и все, у него жирные какие-то фильмы, отвратные, патология какая-то чувствуется.

— А для меня, знаешь, это какое-то откровение в последнее время. Он же был гомосексуалистом, знаешь?

— Да-а… «Фотографии детей необычные. В заголовке вместо круга выпуклый шарик, как бы беременность».

— И такая страшная смерть. Ведь любовник проехался несколько раз по его телу на авто.

— Пазолини проехался?

— Нет, его любовник, юноша.

— А да слышал что-то такое… надо же… пойду-ка я спать уже, Кир.

Я разделся и лег. Он что-то говорил, сидя на полу возле видеомагнитофона. Ушел в ванную. В телевизоре голый мужчина ласкал и покусывал клитор, все влажно блестело, как это всегда блестит в порнушке и эти липкие звуки, стоны, постоянно приходилось приглушать звук. Мне почему-то понравилось, когда там женщин трахали в зад. Было видно, что им больно, что им надоело и жутко раздражает все это, и они еле сдерживают себя, чтобы не заорать и не оттолкнуть этих крупных мужиков. Они вздрагивали, сдерживали себя, и тем мучительней и загадочней улыбались в камеру, тем более страстно притягивали к себе толстые зады этих мужиков и сладко стонали, а внутри разрывались от бессмысленной и бесконечной боли. Жалко было их. Дрочил по-тихому и смотрел на свое лицо в зеркале. «Смешно, Кир, мы что, вот так и будем с тобой смотреть порнушку, как два идиота?!»

Он пришел и, намеренно не смущаясь меня, стал раздеваться. Показывал, что он такой же простой мужик, как и я. Бледно-синие, большие трусы. Худые ляжки. Голое, вообще без волос, тело.

— Кир, ты зачем порнушку поставил? — засмеялся я и скашлянул.

— Что с твоим голосом? — прошептал он.

— Что? — шепотом спросил я.

— Ты охрип как-то.

— Да, кгм, — громко сказал я.

— Это гормоны сажают голос, Анвар, — громко сказал он. — Прости.

— Надо же, правда, что ли, кгм?

Он лег. Пахло его сухим мужским телом.

Было странно, что это мы с ним лежим здесь, как братья, и оба не смотрим в телевизор. Только слышны липкие, хлюпающие звуки и захлебывающиеся стоны.

Он отвернулся. И я вдруг почувствовал. Он молчал. Он ткнулся в подушку лицом. Я ждал. Я знал, что он сейчас сделает это. Его ладонь осторожно, будто по ошибке, легла на мой живот. Он замер.

И я взорвался в этой маленькой квартирке на окраине зимней Москвы. Я извивался и боролся с его невесомым и растерянным телом. Напрягался, и мышцы выстреливали в стороны моими руками и коленями. Вытягивал шею, упирался затылком, вставал на мостик и падал. Мы слетели с кровати. Я перебросил его через плечо и на постель. Встал на одно колено, стиснул его затылок и сильно взасос поцеловал его неприятные скупые губы. Я отдавал этому мужчине все, что так долго хотел взять у женщин, я безжалостно дарил ему то, чего они все, словно сговорившись, лишили меня, припрятали, отложили до лучших времен. Я вытворял с ним те самые вещи, какие они могли бы делать со мной и никогда не делали, потому что не умели или не хотели, потому что боялись или кокетничали или не надеялись на достойную плату, просто потому, что они всего-навсего женщины. А эта женщина извивалась и корчилась от испуганных ласк этого мужчины, комкала и скручивала свои мышцы, выгибалась напряженной дугой, словно бы вся хотела выпрыгнуть через мой член, и я бился и стонал, едва замечая рядом растерянное, оглушенное и безвкусное тело Кирилла.

И вот это удивительное сочетание мягкости, почти водянистости мошонки и твердости члена. Ого, какой горячий и прямо вспухает под ладонью, будто хочет стать больше чем его оболочка и отдает волнами. Удивительно, что какое бы горячее тело не было, член всегда горячее, и это сочетание — холодные и тонкие его пальцы и горячий член. Даже чувствуешь венку на нем, и как пульсирует кровь. Бедный, беззащитный. И это странное чувство во рту его самостоятельности, его пресной безвкусности и резиновости, кажется, что слышишь резиновый хруст. И эта тошнота, когда касается нёба. И это наслаждение, и это восхищение мужской красотой.

— Скольких баб ты мог бы осчастливить, Кирилл?!

Он упал с кровати на колени.

— Я даже не… я… я не предполагал.

Что он не предполагал?

Пополз, встал, убежал и принес баночку с разбитыми острыми краями.

— Что это?

— …лин… Вазелин, я разбил баночку, осторожно. Была «Нивеа», не найду, прости.

Приятное ощущение холодной мази на горячем.

— Ты что из холодильника?

— Вот так, ты можешь вот так, пожалуйста, Анвар.

— Что?!

Я вытер ладонью лицо. Какой-то резкий, горький и бархатистый вкус на губах. Что это?! Пот такой горький? Надо же, горький?

— Да! Мне хорошо, почему мне хорошо?! Почему ты лучше Пепе?

— Кого?

— Пепе, кубинца, мне никогда не было так хорошо. Почему?

— Потому что я люблю женщин, Кирилл!

— Этого не может быть, не-ет.

Потом он пытался войти в меня. Она красиво прогибала талию и двигала пышными бедрами, струились желтые волосы по заострившимся плечам. И я думал, что мне так же будет хорошо, как и ей. Он так вежливо все советовал, и мне нравилась его вежливость, и его советы, я не умел так говорить с женщинами, я всегда стеснялся слов, не мог их подобрать, а он мог, у него получалось. По его уверенности и спокойствию было видно, что он уже не раз проделывал все это. Но мне было больно. И когда он резко и нетерпеливо, просто потому, что ему уже хотелось, дернулся, я изогнулся и схватил его за горло… который несколько, много раз переехал на машине тело режиссера Пазолини… и я вдруг понял этого итальянца, понял, что если сейчас не сниму с горла пальцы и не прогоню себя, то я задушу Кирилла, и еще раз задушу уже мертвого, и на следующий день про меня напишет «Московский комсомолец» в отделе криминальной хроники.