Амин Маалуф - Врата Леванта

И слышу тот же смех, что прозвучал за столом. Одновременно веселый и грустный, идущий от сердца и скованный. О, сладчайшая музыка во Вселенной! И внезапно исчезающие глаза!

— О чем вы думаете? — неожиданно спрашивает она.

Мне потребовалось бы слишком много наглости, чтобы ответить просто: "О вас!" Обходной маневр был предпочтительнее.

— Я только что проклинал эту войну. Если бы мы сидели в этой гостиной, потягивая этот коньяк, толкуя о том о сем, и не было бы этого кошмара вокруг нас, этого страха, и никто бы нас не преследовал…

— Знаете, — сказала она, — если бы нас обоих не преследовали, мы не были бы здесь, в этой квартире, и не пили бы вместе этот коньяк…

Пауза. Я опускаю глаза, потому что теперь она на меня пристально смотрит. Я погружаю взор в коричневую каплю на донышке своей рюмки.

И вдруг эти слова, совсем простые:

— Мое настоящее имя Клара. Клара Эмден.

Как объяснить, что означала для меня — в подобных обстоятельствах — эта фраза? Нарушив законы безопасности, мы некоторым образом вторично ушли в подполье — на сей раз интимное. Каждый из нас неподвижно сидел в своем кресле, но мыслями и совсем чуть-чуть взглядами мы приникли друг к другу.

И я, в свою очередь, открыл ей свое имя. Полное имя. И многое, многое другое: поведал о своей семье, корнях, учебе, честолюбивых замыслах — о таких вещах, в которых никому не признавался, даже самому себе… Конечно, все это во мне таилось, и я сознавал это по ходу рассказа, когда беседовал с ней той ночью.

Потом стала говорить она. О себе. О своем детстве. О городе Грац в Австрии, где она родилась. О своей семье. Сначала мы вместе смеялись и мысленно странствовали. Все эти предки со странными причудами, нелепыми профессиями, все эти названия, которые на дальнем расстоянии навевают грезы, — Люблин, Одесса, Витеш, Пльзень или Мемель. Но внезапно она начала говорить о другом. О других местах. Не о тех местах, где живут и откуда переезжают. О маршрутах в мрачную бездну. Странствия прерывались. Дороги не вели больше из деревни в город, поезда не шли от одного вокзала к другому. География становилась непонятной, я переставал различать населенные пункты на карте и уже не видел лиц — в воображении моем появлялись только мужчины в форме и люди в робах узников, на фоне бараков и колючей проволоки.

Клара потеряла след всех своих родных.

Не нужно думать, будто мы в то время ничего не знали о лагерях. Наша газета «Свобода!» постоянно писала об облавах, об убийствах. Мы многое знали. Мне почти хочется сказать, что мы знали все. Все, кроме самого главного. Кроме одной, совершенно непостижимой вещи, к которой все было устремлено, — о чем мы не подозревали, потому что это казалось слишком чудовищным даже для нацистов. О намерении истребить всех евреев. Сама Клара, столько перевидавшая собственными глазами, этого не утверждала. Она говорила о преследованиях, превосходивших по зверству те, что бывали в прежние времена, но об «окончательном решении» не упоминала. Чтобы представить подобное возможным, нужно было в самом себе иметь нечто чудовищное.

Она потеряла всю свою семью. Потеряла в разных значениях этого слова: одни умерли, другие попали в эти жуткие места… Она все еще надеялась, что некоторым из них, быть может, удастся оттуда вырваться.

Когда за их семьей пришли, она находилась у своей подруги-католички, и та ее спрятала, а затем сумела переправить в Швейцарию.

Да, в Швейцарию. Где находилась в полной безопасности. Но решилась ехать в Лион. Ей была невыносима мысль, что одни люди сражаются, другие — в том числе ее ближайшие родные — умирают, тогда как она отсиживается в своем убежище. Кларе удалось связаться с членом нашей ячейки, который помог ей перебраться через границу.

В ночь нашей встречи она находилась в ожидании своих документов. Куда ей предстояло отправиться? Для участия в каких операциях? Здесь все откровения прекращались. Все о прошлом, ничего о будущем. Но было ясно: она приехала из свободной Швейцарии в побежденную Францию, чтобы сражаться.

— Завтра сюда придет человек, который принесет мои документы. Думаю, он пожелает задать вам несколько вопросов, прежде чем станет готовить ваши. Кажется, его прозвали Жак Липовые Бумаги.

Когда он постучался в нашу дверь в семь часов утра, мы с Кларой по-прежнему болтали. За ночь ни один из нас не покинул своего кресла.

Наш товарищ захотел встретиться с каждым из нас наедине. Она сразу же ушла. Мы расстались, обменявшись братским поцелуем в щеку и бросив неопределенное «до скорого», подвешенное на ниточку случая.

Что касается меня, то Жаку Липовые Бумаги нужно было сделать фотографию и уяснить некоторые детали, чтобы правильно подобрать мне документы. Большее значение, чем возраст или внешность, имели, к примеру, мой акцент и образование. Их следовало учитывать. Сверх того он спросил меня, обрезан ли я.

Кое-что он записал в свой блокнот. Затем исчез. И вернулся через три дня с новыми бумагами. С точными указаниями относительно моей вымышленной жизни. Местом рождения он избрал для меня Бейрут, где я появился на свет в девятнадцатом году от матери-мусульманки и отца — офицера французской армии. Что позволяло с толком использовать различные мои особенности. Фамилия — Пикар, имя — Пьер Эмиль. Но совершенно гениальным ходом был выбор моей профессии — теперь я стал электриком и сверх того «мастером по ремонту медицинского оборудования». Ибо он подыскал мне место работы. Рядом с Тулузой, у владельца фабрики электрических приборов для больниц и медицинских кабинетов, убежденного участника Сопротивления, который был готов подтвердить, что я у него работаю и живу, а также что мне нужно постоянно навещать наших клиентов, раскиданных по всей Южной Франции, чтобы чинить аппаратуру, подключать оборудование и консультировать персонал. Великолепное прикрытие, которому нужно было придать достоверность, поэтому я отправился к моему патрону, и тот, будучи истинным профессионалом, показал мне, как обращаться с приборами, и посоветовал выучить наизусть наши технические инструкции.

Идея подобного прикрытия пришла в голову самому Бертрану. Кажется, он был удовлетворен эффективностью моей работы в Монпелье и вдобавок очень доволен тем, как я действовал перед лицом опасности, — словом, он решил, что я создан для роли связника, или, говоря проще, курьера.

Чем конкретно я занимался? Контакты между руководителями нашей ячейки, региональными лидерами и различными изолированными группами Сопротивления никогда не прерывались: по цепочке передавались приказы, директивы, жалобы, сведения, документы, поддельные бумаги, иногда — реже — оружие или взрывные устройства. Следовательно, нужно было иметь под рукой определенное количество доверенных людей — молодых, неутомимых, предприимчивых. Поскольку я, по мнению Бертрана, такими качествами обладал, он и придумал для меня это идеальное прикрытие. Я мог в течение всего года разъезжать по стране с портфелем, заполненным рекламными проспектами и инструкциями. Чтобы не искушать судьбу, я перед каждой поездкой намечал для себя медицинский кабинет, куда мог бы зайти для проверки оборудования. Мне даже случалось — и довольно часто — делать самый настоящий ремонт.