Елена Соковенина - До Бейкер-стрит и обратно

Сюрприз звался Райтисом. Он ужасно стыдился и все повторял, что никогда бы не принял такое неблагородное решение, если бы не положение.

- Что-о-о? - вышел из себя и пришел в бешенство его сиятельство. - Какой еще Райтис?!

Графиня первый раз видела свою половину в таком состоянии.

- Ну, такой, - трусливо отпечатала она. - Среднего роста, среднего телосложения. Вежливый.

Вежливый соотечественник среднего роста и среднего телосложения чувствовал себя плохо: графиня сидели совершенно молча, держа на коленях ноутбук, лили в бумажный платочек слезы, и печатали.

Граф был обвинен в душевной черствости. Потому, наверное, что он немедленно не угнал вертолет и не бросился спасать, а вместо того предложил как следует обдумать план дальнейших действий. Раз всего равно прямо сейчас ничего предпринять нельзя.

Был вечер. Графиня тихо рыдали, стуча по клавишам. Соотечественник стыдился в углу.

Ближе к ночи сиятельства закончили неуместные выяснения отношений. Графиня закрыла ноутбук, переоделась в ванной в халат, и уснула так крепко, как только может спать человек, нарыдавшийся до полной потери сил.

На следующее же утро миссис B. Решила спросить, как мои дела. Через пять минут я точно знала, что, по крайней мере, вечер пятницы и утро субботы проведу без соотечественника.

Но прежде, чем отправиться к поезду, следующему в Уокинг, графиня завернули на станцию Бейкер-стрит. По тому самому адресу. Снаружи было видно только кусок винного цвета обоев в окошке второго этажа, полицейского, со смущенным видом дежурившего у входа в Тот Самый Дом, да служанку в зеленом, широко шагавшую куда-то на угол. Ну, и пусть. Все равно «тот самый» адрес является «тем самым» только официально, а там, где нужно, уже давно построили совершенно неинтересное офисное здание.

Зато за углом, знаете, что? Представьте, что вы прошли по противоположной 221 b стороне улицы немного вперед, повернули направо, перешли дорогу и оказались в Риджентс-парке.

На улице дождь, в ушах у вас венские вальсы, рядом – молчаливый собеседник. Не то пан Поберовски, не то Алекс Фокс, в вымокшем пальто. А в Риджентс-парке цветы: хризантемы, фиалки и что-то еще, белое, желтое и фиолетовое. Пахнет, как в бабушкином саду в детстве. Посреди реки плавают гуси-лебеди в маниакальном количестве, а сквозь серую дождевую стену просматриваются розовые и белые цветущие ветки на том берегу. И вы бредете по звуки Штрауса вперед и вперед, и под ногами у вас скачут толстые голубые белки с рыжими хвостами, которые дерутся и гоняются друг за другом без всякого стеснения, на расстоянии шага от вас. Деревья на вашем пути упираются в небо: в три обхвата, узловатые, с голыми кривыми ветвями. А между ними – пальмы. Тут река сужается, растительность густеет, и вы видите, что у берега стоят на одной ноге цапли. За мостиком еще остров, заросший, как если бы не ступала там нога человека, только одинокая хижина стоит посредине. И от окружающего мира вас надежно закрывает живая изгородь. Дул попутный ветер. Графиня твердо верила, что это он. Ветер несся по дорожкам Риджентс-парка, приминал кусты и забирался за шиворот. Играли вальсы, плавали лебеди, рядом были то Фокс, то Светозар Чернов – по очереди, потому что в последнее время разница между ними сделалась что-то туманной.

Кстати, Фокс. Как же все, как же... где у меня? А, вот.

- Помните, Джейк, я говорил вам о courage? Это чувство, которое не возникает просто так. Нечто должно его породить. В вашей юности, молодые люди, это были романы о приключениях, большей частью веселые. Почувствовав однажды courage, вы пожелали, чтобы ваша жизнь стала таким романом. И она, как вы, вероятно заметили, ею стала. Вы, учитель, считаете, что больше всего интересуетесь наукой, хотя на деле это тот же авантюрный роман, от науки в нем лишь декорации. Жизнь – такая, какой мы хотим ее видеть, ни больше, ни меньше. "

Итак, кураж, леди и джентльмены.

Графиня сидела перед компьютером мрачная.

- У нас все замечательно! - Настя от восторга кричала в телефон. - Катя прекрасная! Вчера всю ночь гуляли, сегодня идем в кино, потом в ресторан, а потом...

Потом они собирались еще куда-то. На этом хорошее кончалось. Магазины молчали, как партизаны на допросе, как будто наценка на продажу книг - особая тайна, доверять которую нельзя никому. Но потом они все-таки признались, от Насти живым не уйдешь. Наценка делала книги бесценными. Но это было не самое худшее. Менеджер кредитной программы, которая должна была озолотить наше богоугодное заведение, как-то вдруг перестала отвечать на звонки. Сайт банка делал вид, что никакого конкурса бизнес-планов нет и не было.

- Что это? - спросила графиня. - Что это такое?

- Кризис, - ответил граф. - Кризис, ваше сиятельство.

- Какой кризис? – ужаснулась графиня. – Какой, к чертям, кризис?

- Мировой, - бодро ответил граф. - Экономический.

Но ни бесследное исчезновение кредитной программы, ни жадные магазины, ни даже мировой экономический кризис не имели никакого значения. Страшно было другое.

- Мне не нравится! - вскричала графиня с мукой в голосе. - Не нравится вторая часть! Все было не так!

Она третьи сутки редактировала текст, который после вмешательства Светозара Чернова разваливался на глазах.

- Все было не так, - бормотала графиня. - Но как оно было?

- Осенью 1909 года, - повествовал тем временем М.Р. Маллоу, сидя на столе и обняв обеими руками колено, - мы прибыли в...

- Это я знаю, - кивнула графиня в некоторой растерянности. - Но до того? Что было до 1909 года?

Однако, М.Р. увлекся. Он рассказывал, как шли дела искателей приключений в 1919-м, и в 1920-м, и даже в 1921-м... Что же касается Д.Э. Саммерса, тот вдруг стал смущаться, как барышня, и исчезать. То ли его смущало присутствие адского фокусника, то ли яд его соавтора, то ли здесь была какая-то тайна.

Шли дни, недели, месяцы. Мировой финансовый кризис вошел во вкус. Мальчик А. восьми с половиной лет, сын графини, был отправлен к бабушке. Счета, не глядя, складывались в стопку. Почтовый ящик содержал одни угрозы подать в суд. Журналы, где графиня работала исключительно для собственного удовольствия, иссякли. Те, в которых пришлось работать исключительно ради денег, тоже протянули недолго. Долги росли. Однажды позвонила Уна Владимировна и спросила, не желает ли графиня кабанины. Графиня задумалась, стараясь выглядеть правдоподобно, затем отправилась к Уне Владимировне и вернулась под самый вечер с куском кровавого мяса в сумочке. Это был ужин для графа, самой графини и графского компаньона. Компаньона ждала дома жена с тремя детьми, а мужчина, который с семи часов утра отбивался от кредиторов всех мастей, искал деньги и успокаивал бастующих рабочих, не имел моральных сил появиться перед ней вот так, сразу.